Изречения. Достоевский Ф.М.: «Но чужая душа потемки, и русская душа потемки; для многих потемки»
Достоевский Ф.М.: «Но чужая душа потемки, и русская душа потемки; для многих потемки».
Фрейд З.: «Русская душа отважилась сделать вывод, что грех — необходимая ступенька к наслаждению всем блаженством божественной милости, то есть в принципе богоугодное дело».
«Кто же попеременно то грешит, то, раскаиваясь, ставит себе высокие нравственные цели, — того легко упрекнуть в том, что он слишком удобно для себя строит свою жизнь. <…> Этим он напоминает варваров эпохи переселения народов, варваров, убивавших и затем каявшихся в этом, — так что покаяние становилось техническим примером, расчищавшим путь к новым убийствам. Так же поступил Иван Грозный; сделка с совестью — характерная русская черта».
Манн Т.: «Свобода — это свобода грешить».
Достоевский Ф.М.: «Нет ничего обольстительнее для человека как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее».
Бердяев Н.А.: «Свобода есть главный источник трагизма жизни… Этот трагизм свободы должен быть принят человеком. Он не имеет права облегчать себя. Легкого решения проблемы свободы не существует».
Контрольные вопросы
1. В чем состояли первоначальные представления Фрейда о русском характере?
2. Каково психоаналитическое видение русской души?
3. Что представляют собой грех и покаяние?
4. Является ли сделка с совестью характерной чертой русского человека?
5. Что можно сказать о русском характере?
Литература
1. Бердяев Н.А. О человеке, его свободе и духовности. Избранные труды. – М., 1999.
2. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Собр. соч.: В 15 т. — Л., 1991. — Т. 9, 10.
3. Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. — Архангельск, 1985.
4. Лейбин В.М. Эдипов комплекс и российская ментальность — М., 1997.
5. Манн Т. Доктор Фауст. Жизнь немецкого композитора Адриана Леверкюна, рассказанная его другом. — М., 1959.
6. Фрейд З. Будущность одной иллюзии // Ницше Ф., Фрейд З., Фромм Э., Камю А., Сартр Ж.-П. Сумерки богов. — М., 1989.
7. Фрейд З. Достоевский и отцеубийство // Фрейд З. Художник и фантазирование. — М., 1995.
Тема 7
Проблема бессознательного в Русской мысли
Стереотипы в истории науки. Западноевропейская ориентация на проблему бессознательного. Психоаналитические догмы. Переосмысление истории развития идей о бессознательном.
А.И. Радищев о «чувственном» и «разумном» опыте. Идея бессознательной деятельности человека в русской философской и естественнонаучной мысли XVIII в.
Проблема бессознательного в работах П.Л. Лаврова. Понятие идеализации. Роль бессознательного в художественном творчестве.
К.Д. Ушинский о внесознательных душевных явлениях. Проблема забывания. Педагогическая антропология.
Проблематика бессознательного в трудах К.Д. Кавелина и И.И. Сеченова. Картезианский тезис о тождестве психического и сознательного.
Представления о бессознательном в трудахН.Я. Грота и В.Х. Кандинского, М.И. Владиславлева и М.М. Троицкого.
С.Н. Трубецкой о значении бессознательного в душевной жизни человека. Обсуждение проблематики бессознательного в журнале «Вопросы философии и психологии» на рубеже XIX-XX вв.
И.Ф. Федоров о человеке как «бессознательном произведении» разнообразных пороков. Зло как проявление бессознательного. Благо как переход к разумности.
Чужая душа – потёмки
ЛИТПРОЗЕКТОР Нет ничего хуже, когда стихи за автора пишет его душа. Так вот вылезает из бренного тела – и пишет, пишет, пишет. Прямо не остановить. Автор в это время спит и, что естественно, процесс не контролирует. Спустя время берёт написанное, прикрепляет к файлу с потенциальной обложкой своё имя и, должно быть, не перечитывая, отдаёт в печать. Машина работает, незначительный тираж расходится по друзьям и знакомым, кое-что продаётся. Здесь не подкопаешься: скажешь автору что-либо нелицеприятное и тут же в ответ получишь: «Как вы смеете грязными лапами касаться моей белоснежной (израненной, трепетной, больной и т.д. и т.п.) души!» Посыпаешь голову пеплом, молишь о прощении, пощаде – всё что угодно, лишь бы… Я дочь огня, свободы и ветров. Ожог у сердца и ковыльный пепел. И если ты любить меня готов, То полюби вначале запах степи! Конечно, в глубоком почтении склоняешься, но так и подмывает спросить, дескать, почему на обложке стоит ваше имя, а не имя вашей души: например, «Душа Маши Ивановой» или «Творения Души Пети Сидорова»? Забывают о душе, когда стихи подписывают. Даже соавторства не указывают. Поэтому хочется снять шляпу перед Верой Арнгольд, которая в аннотации к своей книге «Полустанки любви», не мудрствуя лукаво, написала, что перед читателем «стихи – это голос моей души». К слову сказать, для искушённого любителя изящной словесности подобная фраза – непреодолимый повод закрыть книгу и никогда больше её не открывать, ибо глупее «голоса души» придумать ничего невозможно. Однако читатель чуть попроще (поплоше), к коим я отношу себя, с удовольствием покупается на подобную фенечку и с видом жадного похитителя душ (в поиске оной) позволяет себе в часы досуга полистать книгу. Листаю. На обложке изображён автор, идущий в ситцевом платье по бескрайним просторам Оренбурга. На платье синие цветы, на просторах – жёлтые. Автор смотрит куда-то вдаль. «Вдаль» аккуратно обрезана фотографом – Л. Терентьевой. Вокруг фотографии, как, впрочем, и вокруг стихов автора, размещённых стройными столбиками внутри книги, дизайнер Т. Федоренко расположила лютики. Они выполнены в розовых тонах с холодным серо-голубым оттенком. Таким образом дизайнер подкрепляет визуальными эффектами и без того эффектный «голос души» автора. Разлапив ветки, карагач уж видел сны о Боге, Когда, о ствол его держась, свернув на край дороги, присел в тени ветвей густых, от солнца закрываясь, Поэт, усталый и немой. И, жаждою терзаясь, разрезал ствол карагача – засохшие морщины, И выпил горького вина, и вытер губы глиной. С первого же стихотворения душа Веры Арнгольд объявляет себя степной женщиной и берёт в мужья верный (хоть и жестокий) меч; отец – огонь, мать – свобода. Бессменный атрибут жизни с такими родственниками – подушка (и ничего более), набитая мятой и кипреем. Почти у каждого стихотворения есть название: «Прививка» (о том, что у всех сорокалетних цветёт на плече знамение – привитые честь и совесть; у меня они тоже есть!), «Континуум воды» (о том, как, вставая на цыпочки, течёт река, а рыбий хладный рот глотает воду-время), «Наваждение» (о том, что нельзя спастись от мысленного волка, и о том, что душа звероуловлена вслепую), «Встреча дерева и поэта» (о том, как усталый и немой поэт, терзаясь жаждой, режет засохшие морщины карагача – вяз мелколистный – и пьёт горькое вино. Зачем нужно было резать дерево, осталось за пределами стихотворения. Сюжет из подростковой наскамеечной живописи: «Здесь была душа поэта») и т.д. Один из самых излюбленных знаков препинания «голоса души» автора – восклицательный. Пальцев одной руки будет достаточно, чтобы сосчитать количество стихотворений (в книге больше восьмидесяти текстов), где его нет. Несмотря на бескрайние просторы Оренбурга и оправленность лютиками, душа остаётся в потёмках. Желающим побродить вместе с ней – приятного чтения! Дмитрий АРТИС Вера Арнгольд. Полустанки любви: Стихи. – Оренбург: Издательский центр ОГАУ, 2012. – 80 с. – Тираж не указан.
✍ Примеры
«Чужая душа — потемки, а кошачья и подавно, но насколько только что описанные картины близки к истине, видно из следующего факта: предаваясь дремотным грезам, котенок вдруг вскочил, поглядел сверкающими глазами на Прасковью, взъерошил шерсть и, сделав прыжок, вонзил когти в кухаркин подол.»
«Безотцовщина» (1878 г.), д. 1 явл. 18 – Глагольев говорит на мысль о его женитьбе на хозяйке дома:
» Глагольев 1. Кто знает? Предполагать не следует. Чужая душа потемки
. Ты-то чего так хлопочешь?»
«Гроза» (1859 г.), действие 4, явление 4 – сын и его мать говорят о жене сына Катерине:
» Кабанов. Да какие ж, маменька, у нее грехи такие могут быть особенные: все такие же, как и у всех у нас, а это так уж она от природы боится.
Кабанова. А ты почем знаешь? Чужая душа потемки.»
«В чужом пиру похмелье» (1855 г.) действие 1 явление 1 — о предположении, что девушка влюблена в молодого купца:
» Аграфена Платоновна. Ах, батюшка, да разве кому закажешь! Ведь она не королевна какая! А почем знать, дело женское мудреное, может, она и сама его любит. Чужая душа-то темна. Девушки об этом не сказывают.»
«Волки и овцы» (1875 г.) – Помещица Мурзавецкая шантажирует свою соседку помещицу Купавину поддельным письмом, которое якобы оставил ее муж. В письме сообщается, что он обещал часть своего состояния отдать Мурзавецкой:
» Купавина. Да я вам верю.
Мурзавецкая. Видно, плохо веришь. Аль думаешь, что я у тебя выханжить хочу? Так на вот, посмотри! (Вынимает из кармана письмо.)
Купавина. Да не нужно, уверяю вас.
Мурзавецкая. Нет, матушка, чужая душа потемки
.
(Подает ей письмо.)
Чего боишься-то, возьми.»
«Последняя жертва» (1877 г.) — Глафира Фирсовна говорит молодой Юлии про их родственника, богатого Флора Федуловича:
«А только много, очень много, страсть сколько деньжищев! Чужая душа — потемки
, кто знает, кому он деньги-то оставит, вот все родные-то перед ним и раболепствуют. И тебе тоже его огорчать-то бы не надо».
«Но чужая душа потемки
, и русская душа потемки; для многих потемки.»
«Судебные речи» (1871 г.), Дело Дмитриевой и Каструбо-Карицкого:
«Оговор этот представляется на первый раз сильным, но тем не менее, безусловно, верить ему нельзя уже потому, что душа человека все-таки потемки.»
«Дворянское гнездо» (1858 г.), гл. 17:
«Кажется, он ей нравится, а впрочем, господь ее ведает! Чужая душа, ты знаешь, темный лес, а девичья и подавно.»
«Записки охотника» (1847 – 1851), Стучит :
«— Да коли то не были разбойники?
— А почем знать? В чужую душу разве влезешь? Чужая душа — известно — потемки.»
Чужая душа — потёмки (СИ) — Романовская Ольга
Романовская Ольга
Чужая душа — потёмки
Глава 1
Да согласись же, наконец: я не упряма!
Женская мудрость
— Ты сбрендила?!
Начало выглядело обнадёживающим. Но я чего-то подобного и ожидала — не пожеланий же доброго пути! Поэтому сидела, болтала ногами и жевала яблоко. Медленно так, наслаждаясь вкусом и не обращая внимания на словесные тирады. Для себя я давным-давно всё решила, а чужое мнение… Лесом и степью, дорогие и любимые! Я не нанималась всю жизнь провести на кухне в полном невежестве. И сидеть дома только потому, что мою маму угораздило родить меня от вампира. Хотя, в этом я сильно сомневалась: сложновато забеременеть от существа, которому в постели без свежей крови и стимуляторов никуда. Откуда знаю? Пробовала. Вернее, меня пробовали — нечего, девочка, по кладбищам ходить! Ещё легко отделалась — у вампира не получилось. Так расстроился, бедняжка, что отпустил на все четыре стороны. Только шрамы на запястье на память оставил. Это ещё одно заблуждение, будто вампиры только за горло хватают.
Так что лгала, матушка, цену набивала. Или вампир попался свежеиспеченный, у которого не всё отмерло. Я так подозреваю, что заделал меня некромант, оживлявший несчастную деву. О нём-то мне не рассказывали, всегда отмахивались. А мне страсть, как интересно!
Странные, всё же, люди: родить от вампира — так почёт и уважение, а залететь от мага — позор. Что поделаешь, клеймили незаконнорожденных детей, вот и выдумывали истории…
Любила ли хоть моя мамочка отца, или он так, не спрашивая, пока в себя приходила? Мама ведь и сейчас у меня хороша, мужчины заглядываются. Но она кремень — никого не подпускает. Замуж, впрочем, вышла, хоть и не сразу, а как я подросла маленько. И меня, вот, спихнула… Вернее, я сама пошла, по большой и чистой любви. И теперь моя любовь заявляет, что место мне с половником на кухне, а не в библиотеке с книгами. Нет, честно, а? Сам ведь выучился, тоже, как мой предполагаемый папашка, магичит, только по мелкому. Зато дело своё завёл, дом новый построил. На кухне оного и заливался соловьём.
Я тягостно вздыхала, кивала, жевала и думала о своём. В частности, что скоро от тоски завою в этом доме.
Муж — даром, что маг, оказался заурядным человеком. Нет, ухаживал красиво, цветы из воздуха создавал, бесплатно отчиму помогал. Отчим, к слову, был сельским старостой, так что услугами чародеев пользовался регулярно. Они, как известно, не дёшевы, а проблемы с распоясавшейся нечистью рогатиной не решишь. Хендрик тут пришёлся кстати. Хендриком зовут мужа.
Взглянула на него, битый час живописавшего умственные способности женщин — до сих пор хорош, зараза! Зеленоглазый, высокий шатен. Девчонки по нему сохли, пакости мне всякие делали, лишь бы на них внимание обратил. А он ни в какую — только Агния. Впрочем, я его понимаю: лицом и фигурой вышла. А уж когда волосы распущу — русалка русалкой! Тоже, к слову, зелёноглазая, но блондинка. Иногда в рыжий цвет крашусь: а что, мне идёт. И мужу нравится.
Эх, помню, мы на речке-то близко и познакомились. Я тогда всё хихикала, глазки ему строила, подарки принимала, а в обмен заставляла с веником целоваться. Как? Да просто: он впотьмах ко мне потянется, а я веник подставлю. Вот и решил брать быка, то есть тёлку, за рога.
Речка у нас по лесу протекала, среди берёзок. У меня там своё укромное местечко было, за кусточками. Знаю я наших парней: за девками подглядывать горазды, вот и забралась подальше.
По тёплому времени купалась, в чём мать родила, заодно и сушиться не приходилось.
А Хендрик, зараза, выследил, вещи украл.
Мне из воды выходить — а нет ничего.
Этот гад стоит, улыбается, жадно мои прелести рассматривает. А мне и прикрыться нечем, только волосами — спасибо, что длинные.
Просидела в воде часа два, потом вылезла…Поцелуями не отделалась, травку мы хорошо примяли, Хендрик расстарался. Канула в глубокий омут девичья честь, которую вампир толком отнять не сумел. Маг в этом деле оказался искуснее, до тела моего охоч. Я-то не особо хотела, отбивалась, только меня не спрашивали. Уложили на спинку, смотреть на облака. Я и сдалась, решила: такому красавцу можно. Да и целовался он — мурашки по телу бегали, сердце замирало.
Получив, что хотел, Хендрик отдал одежду, помог заплести косу, до дома проводил.
Думала: ходить перестанет — нет, зачастил пуще прежнего. Начал в сенях тискать, к деревьям прижимать, на сеновал приглашать. Я не возражала: маг ведь! И влюблена была, как кошка. Только аукнулись мне эти деньки и ноченьки: прознали родные и замуж спихнули.
И вот сижу я теперь с пузом на кухне, а Хендрик убеждает, что в Академию таких, как я, даже вольнослушателями не берут. И вообще способностей у меня никаких, знаний тоже — не позорилась бы! А то вишь, взбрела в голову всякая чушь. Да и два мага в семье — перебор, так что мне лучше детей рожать и за хозяйством следить, потому как даже с дипломом колдовать не смогу. Беременным да кормящим и вовсе для жизни опасно, а мамочкам некогда.
— Лучше ребёнку имя придумывай.
Да, я беременная. Расплачиваюсь за жаркие ночи — чтоб Хендрика бесы унесли! Я ведь в свои двадцать лет рожать категорически не собиралась, только у мужа на этот счёт иные планы. Дал мне немного погулять, к супружеской жизни привыкнуть, — и свинью подложил. Я, конечно, тоже хороша, расслабилась, но тут у меня оправдание — под боком леса с травами нет. А в городе такого не купишь, да и замужней не положено. Ну, если очень хочется, можно, конечно, но дорого: мне карманных денег не хватит. Вот в этом-то ведьмам легче — никаких запретов, сама взяла и приготовила.
Словом, рожать мне через четыре месяца, зимой. Расплылась, как корова — что-то потом будет? Но пока ещё сама хожу, неплохо бы в столицу податься, экзамены сдать, пару месяцев отучиться. Или не пару, если рожать в Академии остаться. Ничего с ребёнком не случится, если я засяду грызть гранит науки. Вот бы мужу это объяснить? Упёрся, баран, слушать ничего не желает. Мужчина, что с него возьмёшь?
Матушка, безусловно, тоже назвала дурой: она не одобряла женского учения сверх необходимой нормы, ограничивавшейся двумя «д», одним «м» и одним «г». С «д» всё просто: дом и дети. «М» — это муж. «Г» — грамота. Всеми этими премудростями я овладела, мужем обзавелась, дети тоже намечались… Стоп, не дети, а ребёнок. Если Хендрик рассчитывает круглогодично видеть меня уткой, то хрен ему! Я не нанималась пелёнки стирать и целыми днями на кухне торчать. Да и на какие деньги, дорогой? Или ты от меня что-то скрываешь?
— Хендрик, ты уже по второму разу повторяешь. Новое придумай, а? — я лениво потянулась за новым яблоком. — То, что ума у женщины на дырявый медяк, я уже поняла, только почему-то не поглупела. Может, я и беременная, но в маразм не впала.
— Милая, а как это называется? — скрестив руки на груди, Хендрик в упор глядел на меня.
Красивый, сволочь! Вот скажите, почему у женщин такая слабость к мужчинам? А от моего ещё так пахнет…
Муж знал, от чего я млею, поэтому после серьёзной ссоры тащил в постель. Я брыкалась, шипела, но сдавалась. Может, он и тогда, два года назад, тоже знал? Словом, брал мой муженёк главным мужским оружием. Но это когда аргументы кончались. Сейчас же не тот случай. Хендрик считал себя правым — а это другая песня.
— Что именно? — я простодушно улыбнулась.
— Твоя глупая затея. Я никуда тебя не отпущу — и точка.
Надо же, какие мы грозные! Приказывает, думает, я послушаюсь? Ага, щас! Если я чего-то очень хочу, то я это получу. А я хочу. Для чего, пока сама не поняла, но точно знала, что пригодится. Хотя бы для того, чтобы не быть придатком Хендрика. А так — кто я такая? Прачка, кухарка и развлекалка. Муж ведь со мной ни о чём не разговаривает, как гости придут, велит помалкивать, в лучшем случае, о погоде речь завести. Вот я и решила: хочу быть с ним на равных. Тайком начала по конспектам, книжкам лазать — даром, что ли, «г», то есть грамоту, освоила? Только ни бельмеса не понятно!
