А зори здесь тихие
И вечный бой. Покой нам только снится.
Не дается она, без платка-то…
— А вы шлите непьющих. Непьющих, и чтобы на счет женского полу… — Евнухов что ли?
Вытряхивайся в распоряжение штаба!
А тебе, Васков, я пришлю таких, которые от самогонки и юбок нос воротят живее, чем ты.
— Зенитчики, между прочим, по хатам жили. — Так то — зенитчики, а мы — зенитчицы.
— Кстати, о помещеньице-то побеспокойтесь. — Каком помещеньице? — Кустов поблизости не наблюдается.
Военнослужащим женского пола разрешается сушить белье на всех фронтах. Именно в целях маскировки.
— А то окопались тут, да еще командуете. — Это хто окопалси? Это он окопался? Да из его еще подсчитаешь, шашнадцать осколков не вынутые. Да ты на его грудь глянь — почище, чем у тебя будет. Побольше блестит. Окопалси!
— Что ж они сразу по двум бьют — дурёхи. В один надо было целить, в один! — Указывает! Девки воюют, а ты, как таракан, в щель забился — герой. Ты туда иди, к ним. Чего середь баб растопырился? — Помолчи! На войне у каждого свое место.
— Попали! Попали! Так их, девоньки, так! — Вот когда моя работа началась. — Куда? — Живьем возьмем.
— А у меня в конце четвертого класса медведь отца заломал. — При чем здесь медведь? — Я старшой. Окромя меня семь ртов. Пришлось образование закончить. А у них поди у всех по десять классов. От десяти четыре, будет шесть. Выходит я от них набольше отстал, чем сам имею. Не могу я с ними, товариц майор, отправьте меня на передовую.
— Ты зачем от награды отказалась? — У меня свой личный счет имеется.
— Нет, правда, девчат, а чем комендант не мужик? Надо его по жребию разыграть. — Да ну, бродит по деревне пенек замшелый, в запасе двадцать слов, да и те из устава. Несерьезно.
Я между прочим, товарищ старший сержант, очень нервная. И терять мне нечего!
Мы на кордоне совсем одни жили. Отец лесник был. Мне мама всегда говорила: “Ты верь, доченька, верь. Может и придет оно завтра, счастье-то, не обойдет тебя стороной”.
— Что, скучно? — Скучно. — Глупостей не надо делать даже со скуки.
Ты верь, Лиза, обязательно верь. Может, и верно счастье-то рядом ходит… И придет оно к тебе завтра. Только обратной дороги к нему нет.
(Стихи) Пройди опасные года! Тебя подстерегают всюду, Но если выйдешь цел — тогда Ты, наконец, поверишь чуду. И, наконец, увидишь ты, Что счастья и не надо было, Что сей несбыточной мечты И на полжизни не хватило. Что через край перелилась Восторга творческого чаша. Что все уж не мое, а наше, И с миром утвердилась связь, – И только с нежною улыбкой Порою будешь вспоминать О детской той мечте, о зыбкой, Что счастием привыкли звать!
— Ой, Женька, ты русалка! — У тебя кожа прозрачная, хоть скульптуру лепи. — Красивая. — Такую фигуру в обмундирование паковать!
В солдатской жизни баня — первое удовольствие.
— Хорошее белье — моя слабость. — Вот оденешь эту слабость — я влеплю тебе наряд вне очереди.
— А что, давайте бал устроим! — Давайте. — С какой такой радости? — А не с радости — так назло!
— Да щас мужичка хоть какого-нибудь завалящего… — Нет, бабоньки, а я завтра все-таки коменданта прижму в темном местечке. — Да уж, если она-то прижмет, от него только одни усы останутся. — Хватит глупости болтать. Еще услышу — настоитесь на часах вдоволь. — Зря, Ритуль, пусть себе болтают. — Пусть влюбляются — слова не скажу. А так, по углам лизаться — не понимаю.
(Песня) Он говорил мне: “Будь ты моею, И стану жить я, страстью сгорая”. Прелесть улыбки, нега во взоре Мне обещают радости рая. Бедному сердцу так говорил он, Бедному сердцу так говорил он, Но не любил он, нет, не любил он, Нет, не любил меня!
— Знаете, товарищ старшина, есть вопросы, на которые женщина отвечать не обязана. — Нету, нету здесь женщин. Есть бойцы и есть командиры. Война идет. И покуда она не кончится, все в среднем роде ходить будем. — То-то у вас постелька до сих пор распахнута, товарищ старшина среднего рода. — Мне показалось… — Креститься надо, коли что кажется!
Хорошо хоть мокриц не развели. Всем чистить оружие и на совесть!
— В случае обнаружения противника и чего-нибудь непонятного, кто там по-звериному или по-птичьему кричать может? — Гав-гав! — Я серьезно спрашиваю! В лесу голосом сигнал не подашь. У немца тоже ухи есть. — Я умею. — По-какому? – По-ослиному: “Иа-иа-иа-иа”. — Ослы здесь не водятся. Ну ладно, давайте крякать учиться, как утки.
Эх, бабы-бабы. Мужику война — это как зайцу курево, а уж вам-то…
— Что случилось? — Коли б что случилось, то б уж вас на том свете архангелы встречали.
Тут слева и справа трясина — маму позвать не успеете.
— Глубоко там? — Местами по… В общем, по это самое… Вам по пояс будет.
— А пиявки тут есть? — Никого тут нет, погибельное место, мертвое.
Я мокрая до самых… В общем, вам по пояс будет.
— Не замерзли? — Все равно погреть-то некому. — Щас от тебя пар пойдет.
— Ну что, Комелькова, согрелась? — Пара не видно пока.
— Монах тут жил, безмолвие искал. — Безмолвия тут хватает.
И вечный бой. Покой нам только снится. Сквозь кровь и пыль летит, летит степная кобылица и мнет ковыль.
С немцем хорошо издали воевать. Пока вы свои карабинчики передернете, он из вас сито сделает.
— Нечего мне кусочки подкладывать. Наворачивай, как бойцу положено. — Я наворачиваю. — Вижу, худющая, как весенний грач. Ноги не держат. — У меня конституция такая. — Конституция… Вон у Бричкиной — такая же конституция, как у нас у всех, а всё при всём. Есть на что приятно поглядеть.
А вот насчет того, что они тоже люди — это я как-то не подумал.
(Стихи) Рожденные в года глухие Пути не помнят своего. Мы – дети страшных лет России – Забыть не в силах ничего. Испепеляющие годы! Безумья ль в вас, надежды ль весть? От дней войны, от дней свободы – Кровавый отсвет в лицах есть.
— Ты на камнях-то не сиди. Они остынут скоро, начнут из тебя тепло тянуть, шинельку подстилай. — Хорошо, товарищ старшина, спасибо. — А в голос все-таки не читай. Вечером воздух сырой тут, плотный, а зори здесь тихие. И потому слышно аж на пять верст.
— Так примешь или разбавить? — Че это? — Микстура. — Микстура? Спирт. — Спирт. — А я не буду. — Пей! — Не буду я. — Пей, без разговору. Приказываю — пей… Пей! — Ой, мамочка! — Не дыши. Мама у тех будет, кто войну переживет. — Ой, голова побежала. — Ничего, завтра догонишь.
Веселей дыши.
На миру и смерть красна.
Преступили они законы человеческие и тем самым сами вне всяких законов оказались.
Тут привыкнуть надо — душой зачерстветь.
А главное — детишек могла бы нарожать, а они бы внуков и правнуков. И не оборвалась бы ниточка… А они по этой ниточке ножом.
Не в цацки играем. О живых думать надо. На войне только этот закон. Приказываю надеть сапоги.
Спасибо тебе, младший сержант, за секундочку, что мне дала. За ту секундочку до гробовой доски положено водкой поить.
А что до трусости, так ее не было. Трусость, девчата, только во втором бою видно, а это растерянность, просто от неопытности. Верно, боец Четвертак? Слезы и сопли утереть приказываю.
Война ведь это не просто — кто кого перестреляет, война — это кто кого передумает.
В уставе что сказано? Командир ведь это не только военачальник, он еще и воспитателем быть обязан.
Звери они о двух руках, о двух ногах, лютые звери — фашисты, одно слово.
Это тебе не казаки-разбойники, это война.
Да какой я вам теперь товарищ старшина, сестренки. Я вам вроде как брат родной, так зовите Федот или просто Федя, как маманя звала. Имечко-то у меня не круглое, ну да уж какое есть.
Граната без запала — кусок железа. Булыжник — и тот больше стоит.
Приказываю всем бойцам и себе лично держать фронт! Держать, даже когда сил не будет, все равно держать. На этой стороне немцам земли нету. Потому что за спиной у нас Россия, Родина значит, проще говоря.
Б. Василев. «А зори здесь тихие». Пересказ + цитаты их текста. Главы 4-6.
Глава 4.
Васков решил группу вывести к Выпь – озеру, он был уверен, что немцы дорогу к нему не знают (он сам её открыл ещё в финскую). Этим путём бойцы должны были опередить немцев.
По дороге Васков разговорился с Соней Гурвич, узнал, что до войны их семья жила в Минске. Она же – в Москве, готовилась поступать в институт. О судьбе родных Соня ничего не знала, но надеялась, что они «Может, уйти успели…»
Сержант решил проверить, насколько внимательны его бойцы. По условленному звуку- кряку- он собрал из и спросил, что они увидели необычного. Рита заметила сломанную ветку, а Лиза – сбитую с куста росу. Доволен остался старшина, да и сам он заметил следы он немецких ботинок.
Впереди – болото. Путь был опасный. «Всей тяжестью налегая на шесты, девушки с трудом вытягивали ноги из засасывающей холодной топи.»
С трудом перешли болото. Галя Четвертак потеряла в нём сапог.
«Хоть и женский пол, а молодые, силенка какая-никакая, а имеется. Только бы не расхворались: вода – лед…»,- думал Васков.
Отдохнули, помылись, постирались, поели и двинулись дальше. Гале Васков соорудил «чуню»: «запасной портянкой обмотал сверху два шерстяных носка (хозяйки его рукоделие и подарок) да из свежей бересты кузовок для ступни свернул.»
К вечеру дошли до нужного места, выбрали места для позиций, стали ждать немцев.
Глава 5.
Автор рассказывает о Васкове.
С детства чувствовал себя Федот старшим, с 14 лет «он единственным в семье мужиком остался – и кормильцем, и поильцем, и добытчиком.»
«Летом крестьянствовал, зимой зверя бил», потом была служба в армии. И в армии он был старшиной- тоже старшим. «… и на девчат, которыми командовать пришлось, он смотрел словно бы из другого поколения».
Васков был доволен, что хорошую позицию они выбрали. Так как, по расчётам, немцев ждать ещё часа 3-4 , разрешил Васков приготовить ужин. Важно было, чтобы костёр без дыма был, научил он девушек, как это сделать, какого сухостоя набрать. После ужина – построение.
Васков чётко сформулировал задачу: не дать двум немцам дойти до, Кировской железной дороги и Беломорско-Балтийскому каналу имени товарища Сталина. Желательно одного немца взять в плен. Заместителем он назначил Осянину, а если та выйдет из строя – Софью Гурвич. Далее он проинструктировал, как нужно вести во время боя, как слушать его приказы.
Ожидая немцев, Васков не заметил, как заснул. И приснился ему сон. « И маманю увидел: шуструю, маленькую, что много уж лет спала урывками, кусочками какими-то, будто воруя их у крестьянской своей жизни».
Вдруг его разбудила Осянина: немцы! Это она пошутила.
Васков стал обходить позиции. Разговорился с Женей, та спросила про семью, Васков обманул, сказал, что женат, что жена его дома дожидается, но ребёнок погиб.
Соня Гурвич читала стихи:
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы – дети страшных лет России –
Забыть не в силах ничего.
Васков заботливо попросил её не сидеть на холодных камнях. А ещё попросил её вслух не читать: «Ввечеру воздух сырой тут, плотный, а зори здесь тихие, и потому слышно аж за пять верст.»
Потом Васков подошёл к Бричкиной и улыбнулся: как основательно она устроилась. Разговорившись, он узнал, что Лиза – дочь лесника. Она и отцу помогала, и в колхозе работала. Васков вспомнил песню про Лизу, девушка тоже хотела напеть другую, но Васков сказал, что споют они после задания.
Далее Васков подошёл к Гале Четвертак, но та вся была в жару, заболела («Вот он, сапог, потерянный бойцом… » ) Старшина силой заставить выпить Галю немного спирта и прикрыл её своей шинелью.
Васкова начало волновать то, что немцы всё не появлялись, а если они вообще не появятся здесь, вдруг он ошибся. Вдруг они не смогут выполнить приказ начальства. Но потом и себя, и Осянину успокоил, понял, что немцы тоже решили ночью отдохнуть – тяжело ведь идти им в тылу врага, «по незнакомой местности. Да каждого куста пугаясь».
Рано утром по крику птиц Васков понял: идут немцы. Все были в ожидании.
«Наступила та таинственная минута, когда одно событие переходит в другое, когда причина сменяется следствием, когда рождается случай. В обычной жизни человек никогда не замечает ее, но на войне, где нервы напряжены до предела, где на первый жизненный срез снова выходит первобытный смысл существования – уцелеть, – минута эта делается реальной, физически ощутимой и длинной до бесконечности.»
Оказалось, что диверсантов – 16 человек!
Глава 6.
Глава начинается с рассуждений автора о том, что Васков всегда выполнял приказы «быстро и с удовольствием, ибо именно в этом пунктуальном исполнении чужой воли видел смысл собственного существования», его начальство ценило за исполнительность. «Он был передаточной шестерней огромного, заботливо отлаженного механизма: вертелся и вертел других, не заботясь о том, откуда началось это вращение, куда направлено и чем заканчивается.»
Васков должен был срочно доложить, что обстановка изменилась, что им нужна помощь. Он отправил Лизу Бричкину доложить об остановке и о необходимости подкрепления. Подробно ей напомнил дорогу, особенно просил быть осторожной на болоте. (« Доложишь Кирьяновой обстановку. Мы тут фрицев покружим маленько, но долго не продержимся, сама понимаешь».).
«Диверсанты были совсем уже близко – можно разглядеть лица».
Он собрал девушек, рассказал об обстановке: «Стало быть, шестнадцать их. – Старшина старался говорить спокойно и поэтому каждое слово ощупывал. – Шестнадцать автоматов – это сила. В лоб такую не остановишь. И не остановить тоже нельзя».
Помощь подойдет только к ночи, но и они не могут пока «ввязываться» в бой. (« …нам не продержаться. Ни на какой позиции не продержаться, потому как у них шестнадцать автоматов».) Остаётся одно- заставить немцев пойти в обход Легонтова озера, чтобы протянуть время и дождаться своих. Но как это сделать?
Васков старался быть спокойным, не показывал волнение девчатам. Заставил всех поесть, сам даже побрился, а всё думал: что же делать. Он понимал, что немцы боятся, чтобы и не обнаружили. Поэтому надо, чтобы «они его (противника) увидели, а он их вроде не заметил».)
Тогда девчата предложили, что они сыграют роль лесорубов. «…никогда ведь неизвестно, сколько душ лес валят, где они, какая у них связь…»)
Васков велел разжечь костры, громко разговаривать, перекликаться.
«Кричали, валили подрубленные деревья, аукались, жгли костры. Старшина тоже иногда покрикивал, чтоб и мужской голос слышался, но чаще, затаившись, сидел в ивняке, зорко всматриваясь в кусты на той стороне.»
«– Рая, Вера, идите купаться!.. – звонко выкрикнула Женька и напрямик, ломая кусты, пошла к воде».
И запела Женя:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…
«Ах, хороша она была сейчас, чудо как хороша! Высокая, белотелая, гибкая – в десяти метрах от автоматов. Оборвала песню, шагнула в воду и, вскрикивая, шумно и весело начала плескаться. Брызги сверкали на солнце, скатываясь по упругому, теплому телу…»
Когда вышла Женя на берег, присела на камень, Васков увидел, «что она улыбается, а глаза, настежь распахнутые, ужасом полны, как слезами. И ужас этот живой и тяжелый, как ртуть.»
«Это потом они хохотали. Потом, когда узнали, что немцы ушли. Хохотали над охрипшей Осяниной, над Гурвич, что юбку прожгла, над чумазой Четвертак, над Женькой, как она фрицев обманывала, над ним, старшиной Васковым. До слез, до изнеможения хохотали…»
Осталось ждать, что Лиза Бричкина дойдёт до своих и подоспеет помощь. За это даже выпили: «Выпьем, девчата, за ее быстрые ножки да за ваши светлые головы!..»
И старшина подумал, «что самое страшное – позади…».
