Цитаты Николая Гумилёва
Да, знанье – сладкий мёд, но знанье не спасёт, Когда закон зовёт и время настаёт.
Есть Бог, есть мир, они живут вовек, А жизнь людей мгновенна и убога, Но всё в себе вмещает человек, Который любит мир и верит в Бога.
Жаркое сердце поэта Блещет, как звонкая сталь.
И ныне есть ещё пророки, Хотя упали алтари, Их очи ясны и глубоки Грядущим пламенем зари.
И вот вся жизнь! Круженье, пенье, Моря, пустыни, города, Мелькающее отраженье Потерянного навсегда.
Какая странная нега В ранних сумерках утра, В таяньи вешнего снега, Во всём, что гибнет и мудро.
Лишь небу ведомы пределы наших сил, Потомством взвесится, кто сколько утаил…
Лучшая девушка дать не может Больше того, что есть у неё.
Лучше слепое Ничто, Чем золотое Вчера!
Мечтаю я, чтоб сказали О России, стране равнин: Вот страна прекраснейших женщин И отважнейших мужчин.
Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!
Напрасно родятся мечтанья, Напрасно волнуется кровь: Могу я внушить состраданье, Внушить не могу я любовь.
Не спасёшься от доли кровавой, Что земным предназначила твердь. Но молчи: несравненное право – Самому выбирать свою смерть.
Нет конца обетам и изменам, Нет конца весёлым переменам, И отсталых подгоняют вновь Плетью боли Голод и Любовь.
Ни шороха полночных далей, Ни песен, что певала мать, Мы никогда не понимали, Того, что стоило понять. Никому мечты не поверяйте, Ах, её не скажешь, не сгубя! Что Вы знаете, то знайте Для себя.
Но всего прекрасней жажда славы, Для неё родятся короли, В океанах ходят корабли.
Но забыли мы, что осиянно Только слово средь земных тревог И в Евангелии от Иоанна Сказано, что Слово – это Бог.
О, Русь, волшебница суровая, Повсюду ты своё возьмёшь. Бежать? Но разве любишь новое Иль без тебя да проживёшь?
Прекрасно в нас влюблённое вино, И добрый хлеб, что в печь для нас садится, И женщина, которою дано, Сперва измучившись, нам насладиться.
Словно молоты громовые Или воды гневных морей, Золотое сердце России Мерно бьётся в груди моей.
Солнце свирепое, солнце грозящее, Бога, в пространствах идущего,
Лицо сумасшедшее, Солнце, сожги настоящее Во имя грядущего, Но помилуй прошедшее! Так страшно слышать в тишине Шаги неведомого бога.
Только змеи сбрасывают кожи, Чтоб душа старела и росла. Мы, увы, со змеями не схожи, Мы меняем души, не тела.
Только усталый достоин молиться богам, Только влюблённый – ступать по весенним лугам!
Ты во всем её убранстве Увидел Музу Дальних Странствий. Упрёки льстивые и гул молвы хвалебный Равно для творческой святыни не потребны…
Чувствую, что скоро осень будет, Солнечные кончатся труды И от древа духа снимут люди Золотые, зрелые плоды.
Христос сказал: убогие блаженны, Завиден рок слепцов, калек и нищих, Я их возьму в надзвёздные селенья, Я сделаю их рыцарями неба И назову славнейшими из славных…
Я верил, я думал, и свет мне блеснул наконец; Создав, навсегда уступил меня року Создатель; Я продан! Я больше не Божий! Ушёл продавец, И с явной насмешкой глядит на меня покупатель.
Я знаю, что деревьям, а не нам, Дано величье совершенной жизни, На ласковой земле, сестре звездам, Мы – на чужбине, а они – в отчизне.
Я, носитель мысли великой, Не могу, не могу умереть.
Я тело в кресло уроню, Я свет руками заслоню И буду плакать долго, долго, Припоминая вечера, Когда не мучило «вчера» И не томили цепи долга…
Поделиться ссылкой:
Понравилось это:
Нравится
Похожее
Другое схожее
LiveInternetLiveInternet
Воскресенье, 06 Октября 2013 г. 07:10 + в цитатник Николай Гумилёв глазами Анны Ахматовой
Читая приведённые ниже воспоминания и мнения Анны Андреевны о своём бывшем муже, следует иметь в виду, как минимум, два важных обстоятельства: во-первых, в любых воспоминаниях всегда есть неточности; во-вторых, Павел Николаевич Лукницкий (1900-1973), который записывал высказывания Ахматовой в начале двадцатых годов XX века, делал это уже дома после возвращения от А.А., и это тоже могло стать причиной некоторых ошибок. “Юдифь”
- Ахматова вспоминала, что зимой 1913 года Гумилёв почти совсем не писал стихотворений: «Я только одно стихотворение помню за это время – “Юдифь”… Он много занимался переводами… Готье и др.» В другой раз, занимаясь разбором черновика “Юдифи”, Ахматова сказала: «Интересно, заметьте: у Николая Степановича Юдифь — девушка. Ведь на самом деле она была вдовой. Для Николая Степановича — все девушки. Женщин для него не существует. Стоило ли бы писать о женщине!»
“Деревья”
- По поводу гумилёвского стихотворения “Деревья” Ахматова вспоминала: «В Царском Селе против окна комнаты, в которой мы жили, росло дерево; оно бросало тень и не пропускало солнца. Кто-то предложил срубить дерево. Николай Степанович: “Нет, я никому не позволю срубить дерево. Как это можно рубить деревья?”»
Знакомство с Маяковским Маяковский очень хотел познакомиться с Гумилёвым, и их знакомство состоялось в 1912 году. Этому событию предшествовала забавная история. Когда Николаю Степановичу передали, что молодой поэт Маяковский хочет с ним познакомиться, Гумилёв ответил, что он ничего против такого знакомства не имеет, «но только, если Маяковский не говорил дурно о Пушкине». Вскоре выяснилось, что Маяковский пока ещё ничего плохого о Пушкине не говорил, и знакомство двух поэтов состоялось. На благотворительном вечере
- Летом 1915 года Ахматова вместе с Гумилёвым посетила благотворительный вечер, который устроил Фёдор Кузьмич Сологуб (Тетерников, 1863-1927) в пользу ссыльных большевиков. Билеты на вечер стоили по 100 рублей. Собрались “все богачи” Петербурга, и в одном из первых рядов сидел банкир Дмитрий Леонович Рубинштейн (1876-1937), связи которого с большевиками прослеживаются и после 1917 года. Такие вечера Сологуб устраивал ежегодно. Ахматова читала свои стихи на этом вечере, а Гумилёв не стал, так как он был в военной форме, и ему было неудобно выступать.
Рождение Лёвушки
- Известный учёный Лев Николаевич Гумилёв родился 1 (14) октября 1912 года. Гумилёвы тогда жили в Царском Селе. Ночью Анна Андреевна почувствовала толчки, потом поняла, что скоро придётся рожать, и разбудила мужа: «Кажется, надо ехать в Петербург».
С вокзала в родильный дом Гумилёвы пошли пешком, так как Николай Степанович растерялся и забыл, что можно взять извозчика или доехать на трамвае. В 10 часов утра они уже были в родильном доме на Васильевском острове. Вечером Николай Степанович пропал, и отсутствовал всю ночь. На следующий день с утра Анна Андреевна получила множество поздравлений с рождением первенца, и кто-то заложил Гумилёва, как бы случайно рассказав, что тот не ночевал дома. Позже пришёл Николай Степанович, поздравил жену и представил “свидетеля” своего пребывания дома. Был немедленно разоблачён и очень смущён. Гумилёвская экзотика
- оставляла Анну Андреевну, в лучшем случае, равнодушной. Ведь Ахматова буквально ненавидела всякую южную и восточную экзотику, поэтому, когда Гумилёв возвращался из дальних странствий и начинал описывать свои путешествия, Анна Андреевна уходила в другую комнату: «Скажи, когда кончишь рассказывать».
Любить Россию…
- Николай Степанович однажды обратился к Ахматовой со словами: «Ты научила меня любить Россию и верить в Бога».
[Я не нашёл, где и когда он это сделал.] Когда Лукницкий напомнил Ахматовой об этом, она задумчиво ответила:
- «Не знаю, я ли… Научился, во всяком случае, потому что раньше этого не было. Революция – глубоко чужда ему, даже чистые идеи. Уехал за границу».
[Формула "Любить Россию и верить в Бога” родилась, когда император Александр III ответил на вопрос своего сына, будущего Николая II, как быть хорошим императором.] Сон и Козьма Прутков Ахматова вспоминала:
- «За ужином на одном из собраний Цеха в 12-13 году я, разговаривая с соседями, сказала: “Какой сон я видела недавно — замечательный!”.
Николай Степанович издали, очень почтительно, вежливо, сказал:
- “Чувствуя к Вам безграничное уважение…”
и т. д.» Лукницкий в своих записях отметил, что это цитата из Козьмы Пруткова. Вероятно, память подвела Анну Андреевну, а Лукницкий поленился проверить точность цитаты. У Пруткова в пьесе “Опрометчивый турка, или: Приятно ли быть внуком?” текст гласит:
- «Питая к вам с некоторых пор должное уважение, я вас прошу… именем всех наших гостей… об этом сне умолчать».
Февраль 1917 г.
- К Февральской революции Гумилёв отнёсся совершенно равнодушно. 26 или 28 февраля он позвонил Ахматовой и сказал: «Здесь цепи, пройти нельзя, а потому я сейчас поеду в Окуловку…»
К этому воспоминанию Ахматова добавила:
- «Он очень об этом спокойно сказал — безразлично… Всё-таки он в политике очень мало понимал…»
Предназначения
- Все люди, окружавшие Гумилёва, были, по словам Ахматовой, им к чему-нибудь предназначены: «Например, О[[сип]андельштам должен был написать поэтику, А.С. Сверчкова – детские сказки (она их писала и так, но Николай Степанович ещё утверждал её в этом)». Ахматову Гумилёв назначил писать прозу, просил и убеждал её. Кончилось дело тем, что «однажды Николай Степанович нашел тетрадку с обрывком прозы [[написанной А.А.] прочёл этот отрывок; он сказал: “Я никогда больше тебя не буду просить прозу писать…”»
Александра Степановна Сверчкова (1869-1952) – сводная сестра Гумилёва по отцу, Степану Яковлевичу Гумилёву (1836-1910), от его первого брака. Позднее окружение Гумилёва
- Ахматова очень неодобрительно относилась к большинству людей, окружавших Гумилёва в последние годы его жизни – Георгию Иванову, Оцупу и др. – и считала, что Н.С. сам плодил нечисть вокруг себя. Она с возмущением говорила Лукницкому: «И такими людьми Н.С. был окружён! Конечно, он не видел всего этого. Он видел их такими, какими они старались казаться ему. Представляете себе такого Оцупа, который в соседней комнате выпрашивает у буфетчика взятку за знакомство с Гумилевым, а потом входит к Н.С. и заводит с ним “классические разговоры” о Расине, о Рабле… И Н.С. об Оцупе: “Да, он в Расине разбирается!”…»
Георгий Владимирович Иванов (1894-1958) – русский поэт. Николай Авдеевич Оцуп (1894-1958) – русский поэт и переводчик. Мелочи Николай Степанович говорил:
- «В поезде так легко писать, что я даже не люблю делать это».
У Ахматовой в маленьком ящичке вместе с другими предметами хранилась новгородская иконка – единственный сохранившийся у неё подарок от Николая Степановича Гумилёва. .
Серия сообщений «Встречи с А.А. Ахматовой»:
Часть 1 — Встречи с А.А. Ахматовой Часть 2 — «Это уже перевод или еще подстрочник?» … Часть 15 — мы увидим Ахматову глазами замечательного ученого-лингвиста Вячеслава Всеволодовича Иванова Часть 16 — Про Вячеслава Иванова Ахматова рассказывала с нескрываемым удовольствием: Часть 17 — Николай Гумилёв глазами Анны Ахматовой Часть 18 — Ахматова о Блоке Часть 19 — О Цветаевой … Часть 37 — Визит в Ташкенте (второй вариант) Часть 38 — 5 марта — день памяти Анны Андреевны Ахматовой. «Поэма без героя» Часть 39 — «Глаза у Богородицы похожи на Ваши»
| Рубрики: | Чтения и размышления у книжного шк |
Метки:
Николай Гумилёв
Процитировано 1 раз Понравилось: 7 пользователям
Нравится Поделиться
0
Нравится
- 7
Запись понравилась - Процитировали
- 0
Сохранили
- Добавить в цитатник
- 0
Сохранить в ссылки
Понравилось7
0
Гумилев: жизнь после смерти
Как сложилась литературная биография поэта после расстрела: от воспоминаний современников до эволюционных уравнений
Автор Александр Пиперски
Николай Гумилев. Рисунок Надежды Войтинской. 1909 год © DeAgostini / Getty Images
Николай Гумилев был расстрелян в августе 1921 года, но его драматичная литературная биография на этом отнюдь не закончилась. В этом поэту помогли как современники, которые почти сразу же бросились писать о нем воспоминания, так и советская власть, которая, не допуская печатания стихов поэта, только разжигала интерес к его творчеству.
Поэт погиб, когда многие его современники еще были живы, и это позволило ему стать одной из самых популярных фигур мемуаров, пусть и не всегда заслуживающих доверия. Несколько интересных сюжетов, сложившихся вокруг имени Гумилева после смерти, собрал в своей статье «Посмертные скандалы Гумилева» литературовед Роман Тименчик. Там излагаются, в частности, воспоминания современников о дуэли с Волошиным в 1909 году и о кратком увлечении Гумилева Мариэттой Шагинян.
Сразу же после смерти Гумилева стали появляться стихи, посвященные ему, например «Памяти Гумилева» Ирины Одоевцевой:
Мы прочли о смерти его. Плакали громко другие. Не сказала я ничего, И глаза мои были сухие.
Стихотворением памяти Гумилева в 1925 году отметился и его собрат по «Цеху поэтов» Сергей Городецкий. Правда, это произведение больше похоже на пасквиль, чем на эпитафию, поскольку его содержание сводится к критике покойника, не поддержавшего Октябрьскую революцию:
Когда же в городе огромнутом Всечеловеческий встал бунт, Скитался по холодным комнатам, Бурча, что хлеба только фунт.
И ничего под гневным заревом Не уловил, не уследил, Лишь о возмездье поговаривал Да перевод переводил.
В 1939 году вышла книга воспоминаний Владислава Ходасевича «Некрополь». В ней есть глава «Гумилев и Блок» — единственный у Ходасевича парный биографический портрет в духе Плутарха. На фоне благоговейного изображения Блока Гумилев у Ходасевича смотрится не слишком привлекательно, как мемуарист ни стремится утверждать обратное (одной фразы «В Гумилеве было много хорошего» уже достаточно, чтобы понять, что эти воспоминания не хвалебны). Главные черты Гумилева, на которые обращает внимание Ходасевич, — это детскость характера и склонность к бутафории.
Ирина Одоевцева (настоящее имя Ираида Гейнике) © dic.academic.ru
«Но стоит мне закрыть глаза и представить себе Гумилева, Блока, Мандельштама, и я сейчас же вижу их лица, окруженные сияньем, как лики святых на иконах», — пишет в своей книге «На берегах Невы», вышедшей в 1967 году в Париже, Ирина Одоевцева. Неудивительно, что при таком отношении портрет Гумилева в ее исполнении получился куда более привлекательным, чем у Ходасевича, хотя первое ее впечатление о Гумилеве отнюдь не лучшим образом характеризует его внешность: «Трудно представить себе более некрасивого, более особенного человека. Все в нем особенное и особенно некрасивое. Продолговатая, словно вытянутая вверх голова, с непомерно высоким плоским лбом. Волосы, стриженные под машинку, неопределенного цвета. Жидкие, будто молью траченные брови. Под тяжелыми веками совершенно плоские глаза». Но чем дальше, тем привлекательнее оказывается образ Гумилева: «Кто был Гумилев? Поэт, путешественник, воин, герой — это его официальная биография, и с этим спорить нельзя. Но… но из четырех определений мне хочется сохранить только „поэт“. Он был прежде всего и больше всего поэтом».
В итоге Гумилев оказывается главным героем воспоминаний Одоевцевой: он упоминается в книге почти 1000 раз — втрое чаще, чем Осип Мандельштам, и вчетверо чаще, чем Александр Блок, не говоря уже о всех других.
Сборник стихов Николая Гумилева. Петроград, 1923 год © Российская государственная библиотека
Конечно, этим мемуарная литература о Гумилеве не исчерпывается. По большей части она выходила в эмиграции: в Советском Союзе имя поэта фактически находилось под запретом, так что, для того чтобы упомянуть его в печати хотя бы в нейтральном ключе, требовалось немалое мужество. Да что говорить о мемуарах, когда полноценный доступ к стихотворениям Гумилева был только у западного читателя, но не у советского. Посмертный сборник стихов Гумилева под редакцией Георгия Иванова вышел в Петрограде в 1922 году, был переиздан спустя год (кстати, его, как и большинство прижизненных изданий поэта, можно полистать на сайте Российской государственной библиотеки: авторское право на него истекло) — и на этом публикация сборников Гумилева в СССР прекратилась на 60 с лишним лет, если только не считать маленькой 60-страничной книжечки «Избранные стихи», изданной в Одессе в 1943 году во время немецкой оккупации.
Гумилев передавался из уст в уста и в самиздате. Можно вспомнить фрагмент из романа Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» (1967–1977), где она вспоминает о своих лагерных годах:
«Вот сегодня, например, мы заговорщическим шепотом ВЫДАЕМ друг другу Гумилева. Как он утешает здесь! Как отрадно вспомнить здесь, на Эльгене, что далеко-далеко, на озере Чад, изысканный бродит жираф. Так и бродит себе, милый, пятнистый, точно ничего не случилось. Потом, перебивая друг друга, вспоминаем от начала до конца стихи о том, как старый ворон с оборванным нищим о ВОСТОРГАХ вели разговоры. Это самое главное: уметь помнить о восторгах даже на верхних эльгенских нарах…»
Иногда цитаты из поэта в советское время удавалось обнаружить в самых неожиданных местах. Например, в 70-х годах в книге «Очерки о движении космических тел» известный специалист по механике Владимир Белецкий снабдил одну из глав гумилевским эпиграфом про изысканного жирафа и начал ее с такой фразы: «Автор считает эволюционные уравнения (6.7.8) весьма изысканными». А чтобы сделать связь между изысканным жирафом и изысканными уравнениями еще нагляднее, в книге есть рисунок Игоря Новожилова:
Жираф. Рисунок Игоря Новожилова © Иллюстрация к книге «Очерки о движении космических тел» Владимира Белецкого
Впрочем, отсутствие полноценных сборников не могло не способствовать некоторой однобокости в восприятии Гумилева. Недаром в обоих случаях, приводимых выше, цитируется одно и то же стихотворение про жирафа. Анна Ахматова в 1963 году возмущалась тем, что Гумилев остался в памяти у читателей именно как писатель-экзотист: «Невнимание критиков (и читателей) безгранично. Что они вычитывают из молодого Гумилева, кроме озера Чад, жирафа, капитанов и прочей маскарадной рухляди?»
Первая советская публикация Гумилева появилась в 1986 году. Это была подборка стихотворений в журнале «Огонек», составленная Владимиром Енишерловым и Натальей Колосовой. Публикация была приурочена к 100-летию поэта, а поскольку Гумилев родился в апреле, как и Ленин, то его стихи по иронии судьбы попали как раз в ленинский номер с портретом вождя мирового пролетариата на обложке. За подборкой последовали и собрания стихотворений: сразу несколько изданий Гумилева в 1988 году увидели свет в Москве, Ленинграде, Волгограде и Тбилиси.
У ортодоксального советcкого читателя возвращение Гумилева вызвало непонимание и возмущение. Владимир Енишерлов в 2003 году опубликовал несколько писем с отзывами на огоньковскую подборку — например, такое выразительное послание от 80-летней учительницы словесности из Пскова:
«Уважаемый тов. редактор! Открыв 17 № „Огонька“ (я его многолетняя подписчица), с изумлением… гм, гм, прочла в нем материал „к 100-летию со дня рождения Н. Гумилева“ и даже узрела его портрет. Такой чести не заслужили в „Огоньке» весьма многие художники и поэты (напр., никогда не помещали портрет Пластова Аркадий Пластов — советский художник.). Что побудило Вас поместить этот материал, да еще со словами „жизнь его трагически оборвалась“? Гумилев теперь уже мало известен широкому кругу читателей. Акмеизм, к которому Гумилев принадлежал, был течением кратковременным и не столь уж заметным. Ни у Ленина, ни у Сталина — не знаю, как насчет Луначарского, — о нем никогда не упоминалось. А кого, собственно, воспевал Гумилев? Сильного европейца, завоевателя, властелина („Конквистадор“, „Старый бродяга“ и пр. и пр.). Не сродни ли эти „герои“ тем, кто сейчас насаждает в Африке апартеид? Гумилев не трагически погиб. Он был расстрелян. Надо вспомнить, как билась наша страна в 1921 г. с голодом, разрухой, многочисленными заговорами, весьма опасными. А Гумилев участвовал в заговоре, как тогда говорили, Таганцева. Уж вряд ли Дзержинский допустил бы обвинение невиновного: он был — Дзержинский! Словом, смею выразить свое мнение, этакая пропаганда поэзии и личности Гумилева в наше время необычайно обостренной идеологической борьбы некстати. И неужели не нашлось иного литературатурного материала для „Огонька“? Сомневаюсь. Думаю, что среди поэтов прошлого и настоящего нашлись бы имена с ярко выраженной общественной тенденцией.
С уважением, Ксения Юльевна Розенталь (персональная пенсионерка республ. знач.)».
Николай Гумилев. Фотография Моисея Наппельбаума. 1910–1921 годы © Российская портретная галерея
В 1991 году в Москве было переиздано 4-томное собрание сочинений поэта, изначально вышедшее в Вашингтоне в 1962–1968 годах под редакцией Глеба Струве, и тогда же появилось первое собрание сочинений, подготовленное на родине, — трехтомник, в котором самый интересный для читателя том — стихотворения и поэмы — составил известный литературовед Николай Богомолов. В 1998 году начало выходить полное собрание сочинений Гумилева в 10 томах. Правда, уже из 5‑го тома, вышедшего в свет в 2004 году, упоминание о 10 томах исчезло с титульного листа, и в итоге в 2007 году издание завершилось на восьмом томе. В издании местами встречаются типографские огрехи, а комментарии к произведениям очень неравноценны: иногда в них находишь сухую сводку фактических деталей, а иногда — обстоятельное литературоведческое исследование. Но, как бы то ни было, за тридцать лет, прошедших с возвращения Гумилева, российский читатель оказался вполне обеспечен изданиями его трудов. И, конечно, говоря о собраниях сочинений, нельзя не упомянуть сайт gumilev.ru, созданный Александром Курловым, где собрано огромное количество материалов, связанных с Гумилевым: это и его стихи, и воспоминания о нем, и переводы его стихов, и аудиозаписи, и многое другое. Более либерально настроенные читатели, которые не так тянулись к портретам Пластова, вспоминают, что публикация стихотворений Гумилева казалась свежим глотком свободы. Действительно, запрет печатать поэта, который не написал ни одного антисоветского стихотворения (если только не считать одну коротенькую эпиграмму на переименование Царского Села в Детское Село) был вершиной рационально немотивированного цензурного абсурда, и его падение стало символическим событием. Про том Гумилева, вышедший в 1988 году в серии «Библиотека поэта», критик Андрей Немзер спустя 16 лет вспоминал: «Гумилев с Ходасевичем как знаки победы светлых сил».
