— Иа, у меня к тебе только один вопрос. Что это делает Кристофер Робин в последнее время по утрам?
— Что я сейчас вижу перед собой? — сказал Иа, не поднимая глаз.
— Три палочки, — не задумываясь, ответил Кролик.
— Вот видишь? — сказал Иа Пятачку. Потом он повернулся к Кролику. — Теперь я отвечу на твой вопрос, — торжественно сказал он.
— Спасибо, — сказал Кролик.
— Что делает Кристофер Робин по утрам? Он учится. Он получает образование. Он обалдевает — по-моему, он употребил именно это слово, но, может быть, я и заблуждаюсь, — он обалдевает знаниями. В меру своих скромных сил я также — если я правильно усвоил это слово — обал… делаю то же, что и он. Вот это, например, буква…
— Буква «А», — сказал Кролик, — но не очень удачная. Ну ладно, я должен идти и сообщить остальным.
Иа посмотрел на свои палочки, а потом на Пятачка.
— Как сказал Кролик? Что это такое? — спросил он.
— «А», — сказал Пятачок.
— Это ты ему сказал?
— Нет, Иа, я не говорил. Я думаю, он сам знает.
— Он знает? Ты хочешь сказать, что какой-то Кролик знает букву «А»?
— Да, Иа. Он очень умный, Кролик-то.
— Умный!… — сказал Иа с презрением, изо всех сил наступив копытом на свои три палочки.
— Образование!… — с горечью сказал Иа, прыгая на своих палочках (их стало уже шесть).
— Что такое наука? — спросил Иа, лягая палочки (их было уже двенадцать), так что они взлетели в воздух. — Какой-то Кролик все это знает. Ха!…
— Я думаю… — начал Пятачок робко.
— Не надо! — сказал Иа-Иа.
— Я думаю, фиалки довольно милые, — сказал Пятачок. Он положил перед Иа свой букет и умчался.
На следующее утро записка на двери Кристофера Робина гласила:
Я ушел
сейчас вернусь
К.Р.
Вот почему все обитатели Леса — за исключением, конечно, Пятнистого или Травоядного Щасвирнуса — отныне знают, чем Кристофер Робин занимается по утрам.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
В КОТОРОЙ ВЫЯСНЯЕТСЯ, ЧТО ТИГРЫ НЕ ЛАЗЯТ ПО ДЕРЕВЬЯМ
Случилось однажды так, что Винни-Пух о чем-то думал. И вот он подумал, что не мешало бы пойти навестить Иа, потому что они не виделись со вчерашнего дня. Он пошел к Иа, распевая песенку, но вдруг он вспомнил, что не видел Сову с позавчерашнего дня, и решил по пути заглянуть в Дремучий Лес и посмотреть, дома ли Сова. Он пошел к Реке, мурлыкая ту же песенку, но, когда он дошел до третьего камня кладки, по которой переходят Реку, он забеспокоился о том, как поживают Кенга, и Ру, и Тигра. Пух подумал: «Я не видел Крошку Ру очень долгое время, а если я его не увижу сегодня, оно будет гораздо-гораздо дольше!»
И тут он сел на камушек посредине Реки и, раздумывая, что же ему теперь делать, спел еще кусочек той же песни.
Кусочек, который он спел, был приблизительно вот какой:
Что мне делать, интересно, Поутру? В чехарду сыграть полезно С Крошкой Ру, — Станет талия поуже, Это мне к лицу. К тому же Буду прыгать я не хуже Кен- гу- ру!
А солнце было такое ласковое и теплое, и камень. который лежал на солнышке уже давно, тоже был такой теплый, что Пух почти уже решил провести на нем все утро. И вдруг он вспомнил про Кролика.
«Да, Кролик! — сказал Пух про себя. — Я люблю с ним поговорить. Он всегда понятно говорит. Он не любит длинных, трудных слов, не то что Сова. Он любит простые, легкие слова, например: «Закусим?» или: «Угощайся, Пух!» Да, по-моему, мне надо пойти навестить Кролика!»
Тут к песенке прибавился новый кусочек:
Очень мил бывает Кролик Иногда. С ним приятно сесть за столик Да-да-да! Тот, кто хочет подкрепиться, С ним всегда договорится, Если только торопиться Не- ку- да!
И, когда Пух спел все это, он поднялся с камня, вернулся назад на берег и решительно отправился к дому Кролика. Но не прошел он и нескольких шагов, как начал спрашивать себя (ведь больше-то никого рядом не было):
«А вдруг Кролика нет дома?»
«Или вдруг я опять застряну у него в двери на обратном пути, как однажды уже случилось, потому что дверь у него была слишком узкая?»
«Ведь я-то знаю, что я не растолстел, но его дверь вполне могла похудеть!»
«Да, пожалуй, лучше будет…»
И все это время он незаметно забирал левее и левее… пока не оказался, к своему большому удивлению, у своей собственной двери.
Было одиннадцать часов. Вполне подходящее время, чтобы немножко…
Словом, спустя полчаса Пух отправлялся туда, куда ему действительно хотелось отправиться, а именно к Пятачку, и по дороге он утирал губы лапкой и пел довольно пушистую песенку. Вот какую:
Хорошо живет на свете Винни-Пух! Оттого поет он эти Песни вслух! И неважно, чем он занят, Если он толстеть не станет, А ведь он толстеть не станет, А, наоборот, по- ху- деет!
Конечно, напечатанные здесь эти строки кажутся не особенно хорошими, но Пух, напевая эту песенку в очень солнечное утро, после очень, очень сытного завтрака, был уверен, что это одна из лучших песен, какие он сочинил в жизни. И он пел и пел ее в свое удовольствие.
Пятачок копал ямку в земле у самой своей двери
— Здравствуй, Пятачок! — закричал Винни-Пух
— Ой, здравствуй, Пух! — отвечал Пятачок, подпрыгнув от неожиданности. — А я знал, что это ты!
— Я тоже, — сказал Пух. — А что ты делаешь?
— Я сажаю желудь, Пух, и пускай из него вырастет дуб, и тут будет много, много желудей у самого дома, а то за ними приходится ходить бог знает куда. Понимешь?
— А вдруг не вырастет? — спросил Пух.
— Вырастет, потому что Кристофер Робин сказал — обязательно вырастет. Поэтому я его и сажаю.
— Гм, — сказал Пух. — А я тогда… А я тогда посажу соты с медом в своем садике, и из них вырастет целый улей.
Пятачок был в этом не вполне уверен.
— Или лучше кусочек сота, — сказал Пух. — Особенно разбрасываться сотами не приходится. Только вот тогда может вырасти не целый улей, а кусочек, да еще вдруг неправильный кусочек — тот, где пчелы только жужжат, а меду не делают. Вот обидно!
Пятачок согласился, что это будет довольно обидно.
— Между прочим, Пух, сажать очень трудно, если ты не знаешь как, — сказал он, — это надо уметь. — И он положил желудь в приготовленную ямку, засыпал его землей и попрыгал на этом месте.
— Я-то умею сажать, — сказал Винни-Пух потому что Кристофер Робин дал мне семена коготков и винтиков, нет — гв`оздиков! И я их посадил, и у меня теперь возле двери будет настоящий цветник — коготки и гв`оздики. Или винтики.
— Я думал, они называются ноготки, — неуверенно сказал Пятачок, не переставая прыгать, — а гв`оздики… гв`оздики — это, наверно, гвозд`ики!
— Нет, — сказал Пух, — мои цветы называются коготки и винтики!
Попрыгав хорошенько. Пятачок вытер лапки о живот и сказал: «Что мы теперь будем делать?», а Пух сказал: «Пойдем навестим Кенгу, Ру и Тигру», и Пятачок сказал: «Д-д-давай п-п-пойдем», — потому что он все еще немножко побаивался Тигру. Тигра был ужасно прыгучий, и у него была такая манера здороваться, что у вас потом всегда были полны уши песку, даже после того, как Кенга скажет: «Тигра, деточка, осторожно!» — и поможет вам встать.
Они отправились в путь.
А в этот самый день у Кенги было ужасно хозяйственное настроение. Она решила везде навести порядок и пересчитать все белье и выяснить, сколько осталось у нее кусков мыла, и сколько у Тигры осталось чистых салфеток, и сколько у Ру осталось чистых передников, так что она выставила их обоих из дому, снабдив Ру пакетом бутербродов с салатом, а Тигру пакетом бутербродов с рыбьим жиром, чтобы они могли славно провести время в Лесу.
