слово о природе занимательные факты по окружающему миру (подготовительная группа) на тему

Деревья в плену

Дерево верхней своей мутовкой, как ладонью, забирало падающий снег, и такой от этого вырос ком, что вершина березы стала гнуться. И случилось, в оттепель падал опять снег и прилипал к тому кому, и ветка верхняя с комом согнула аркой все дерево, пока, наконец, вершина с тем огромным комом не погрузилась в снег на земле и этим не была закреплена до самой весны. Под этой аркой всю зиму проходили звери и люди изредка на лыжах. Рядом гордые ели смотрели сверху на согнутую березу, как смотрят люди, рожденные повелевать, на своих подчиненных.

Весной береза возвратилась к тем елям, и если бы в эту особенно снежную зиму она не согнулась, то потом и зимой и летом она оставалась бы среди елей, но раз уж согнулась, то теперь при самом малом снеге она наклонялась и в конце концов непременно каждый год аркой склонялась над тропинкой.

Страшно бывает в снежную зиму войти в молодой лес: да ведь и невозможно войти. Там, где летом шел по широкой дорожке, теперь через эту дорожку лежат согнутые деревья, и так низко, что только зайцу под ними и пробежать…

Текст ЕГЭ Пришвина о природе, цели, времени. Примерный круг проблем.

(1)Если хочешь понять душу леса, найди лесной ручей и отправляйся по его берегу вверх или вниз. (2)Я иду берегом своего любимого ручья ранней весной. (3)И вот что я тут вижу, и слышу, и думаю. (4)Вижу я, как на мелком месте текущая вода встречает преграду в корнях елей и от этого журчит о корни и распускает пузыри. (5)Рождаясь, эти пузыри быстро мчатся и тут же лопаются, но большая часть их сбивается дальше у нового препятствия в далеко видный белоснежный ком.

(6) Новые и новые препятствия встречает вода, и ничего ей от этого не делается, только собирается в струйки, будто сжимает мускулы в неизбежной борьбе.

(7) Водная дрожь от солнца бросается тенью на ствол ёлки, на травы, и тени бегут по стволам, по травам, и в дрожи этой рождается звук, и чудится, будто травы растут под музыку, и видишь согласие теней.

(8) С мелкоширокого плёса вода устремляется в узкую приглубь, и от этой бесшумной устремлённости кажется, будто вода мускулы сжала. (9) Рябь же на воде, схваченная солнцем, и тень, как дымок, перебегает вечно по деревьям и травам, и под звуки ручья раскрываются смолистые почки, и травы поднимаются из-под воды и на берегах.

(10) А вот тихий омут с поваленным внутрь его деревом; тут блестящие жучки- вертунки распускают рябь на тихой воде. (11) Под сдержанный ропот воды струи катятся уверенно и на радости не могут не перекликнуться: сходятся могучие струи в одну большую и, встречаясь, сливаются, говорят и перекликаются: это перекличка всех приходящих и расходящихся струй.

(12) Вода задевает бутоны новорождённых жёлтых цветов, и так рождается водная дрожь от цветов. (13)Так жизнь ручья проходит то пузырями и пеной, а то в радостной перекличке среди цветов и танцующих теней.

(14) Дерево давно и плотно легло на ручей и даже позеленело от времени, но ручей нашёл себе выход под деревом и быстриком, с трепетными тенями бьёт и журчит.

(15)Некоторые травы уже давно вышли из-под воды и теперь на струе постоянно кланяются и отвечают вместе и трепету теней, и ходу ручья.

(16)А то вот большой завал, и вода как бы ропщет, и далеко слышен этот ропот и переплеск. (17)Но это не слабость, не жалоба, не отчаяние — вода этих человеческих чувств вовсе не знает; каждый ручей уверен в том, что добежит до свободной воды, и далее, если встретится гора, пусть и такая, как Эльбрус, он разрежет пополам Эльбрус, а рано ли, поздно ли, но всё равно добежит.

(18) Пусть завал на пути, пусть! (19)Препятствия делают жизнь: не будь их, вода бы безжизненно сразу ушла в океан, как из безжизненного тела уходит непонятная жизнь.

(20)На пути явилась широкая низина. (21)Ручей, не жалея воды, наполнил её и побежал дальше, оставляя эту заводь жить собственной жизнью.

(22) Согнулся широкий куст под напором зимних снегов и теперь опустил в ручей множество веток, как паук, и, ещё серый, насел на ручей и шевелит всеми своими длинными ножками.

(23) Семена елей плывут и осин.

(24) Весь проход ручья через лес — это путь длительной борьбы, и так создаётся тут время.

(25) И так длится борьба, и в этой длительности успевает зародиться жизнь и моё сознание.

(26) Да, не будь этих препятствий на каждом шагу, вода бы сразу ушла и вовсе бы не было жизни-времени.

(27) В борьбе своей у ручья есть усилие, струи, как мускулы, скручиваются, но нет никакого сомнения в том, что рано ли, поздно ли он попадёт в океан к свободной воде, и вот это «рано ли, поздно ли» и есть самое-самое время, самая-самая жизнь. (28) Перекликаются струи, напрягаясь у сжатых берегов, выговаривают своё: «рано ли, поздно ли». (29)И так весь день и всю ночь журчит это «рано ли, поздно ли».

(30) И пока не убежит последняя капля, пока не пересохнет весенний ручей, вода без устали будет твердить: «Рано ли, поздно ли мы попадём в океан».

(31) По заберегам отрезана весенняя вода круглой лагункой, и в ней осталась от разлива щучка в плену.

(32) А то вдруг придёшь к такому тихому месту ручья, что слышишь, как на весь-то лес урчит снегирь и зяблик шуршит старой листвой. (33) А то мощные струи, весь ручей в две струи под косым углом сходится и всей силой своей ударяет в кручь, укреплённую множеством могучих корней ели.

(34) Так хорошо было, что я сел на корни и, отдыхая, слышал, как там внизу, под кручей, перекликались уверенно могучие струи. (35)Привязал меня ручей к себе, и не могу я отойти в сторону…

(36) Вышел на лесную дорогу — на самых молодых берёзках зеленеют и ярко сияют ароматной смолой почки, но лес ещё не одет. (37) Ручей выбежал из глухого леса на поляну и в открытых тёплых лучах солнца разлился широким плесом. (38)Половина воды отдельным ручьём пошла в сторону, другая половина — в другую. (39)Может быть, в борьбе своей за веру в своё «рано ли, поздно ли» вода разделилась: одна вода говорила, что вот этот путь раньше приведёт к цели, другая в другой стороне увидела короткий путь, и так они разошлись, и обежали большой круг, и заключили большой остров между собой, и опять вместе радостно сошлись и поняли: нет разных дорог для воды, все пути рано ли, поздно ли непременно приведут её в океан.

(40)И глаз мой обласкан, и ухо всё время слышит: «рано ли, поздно ли», и аромат смолы и берёзовой почки — всё сошлось в одно, и мне стало так, что лучше и быть не могло, и некуда мне было больше стремиться. (41)Я опустился между корнями дерева, прижался к стволу, лицо повернул к теплому солнцу, и тогда пришла моя желанная минута.

(42)Ручей мой пришёл в океан.

(По М. М. Пришвину*)

* Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) — русский писатель, прозаик и публицист.
Примерный круг проблем:1. Проблема воздействия природы на человека. (Какое воздействие оказывает природа на человека?)
Авторская позиция: Наблюдая за жизнью природы, человек лучше понимает самого себя, ведь между жизнью природы и жизнью человека много общего. Видя, как природа преодолевает трудности, как всё в природе наполняется жизнью, человек испытывает чувство отдохновения, достигает внутренней гармонии.

2. Проблема преодоления трудностей на пути к достижению цели. (Что придаёт сил в преодолении трудностей?)

Авторская позиция: Стремление к цели, вера в то, что рано ли, поздно ли достигнешь заветной цели, придаёт сил в преодолении препятствий на жизненном пути.

3. Проблема восприятия времени и жизни. (Что создаёт ощущение времени и жизни?)

Авторская позиция: Ощущение времени возникает благодаря преодолению препятствий: в длительной борьбе зарождается жизнь. Не будь препятствий на каждом шагу — «вовсе бы не было жизни- времени». В стремлении преодолеть трудности — «самое-самое время, самая-самая жизнь».

• Подготовка к сочинению ЕГЭ
• Подготовка к ЕГЭ по русскому языку

Решить пробный ЕГЭ Проверить сочинение ЕГЭ Чек-лист ЕГЭ 2021

Природа / Смысл жизни / Время / Моральное и материальное

1

• admina
• 0

Лисичкин хлеб

Однажды я проходил в лесу целый день и под вечер вернулся домой с богатой добычей. Снял с плеч тяжелую сумку и стал свое добро выкладывать на стол.

— Это что за птица? — спросила Зиночка.

— Терентий, — ответил я.

И рассказал ей про тетерева: как он живет в лесу, как бормочет весной, как березовые почки клюет, ягодки осенью в болотах собирает, зимой греется от ветра под снегом. Рассказал ей тоже про рябчика, показал ей, что серенький, с хохолком, и посвистел в дудочку по-рябчиному и ей дал посвистеть. Еще я высыпал на стол много белых грибов и красных, и черных. Еще у меня была в кармане кровавая ягодка костяника, и голубая черника, и красная брусника. Еще я принес с собой ароматный комочек сосновой смолы, дал понюхать девочке и сказал, что этой смолкой деревья лечатся.

— Кто же их там лечит? — спросила Зиночка.

— Сами лечатся, — ответил я. — Придет, бывает, охотник, захочется ему отдохнуть, он и воткнет топор в дерево и на топор сумку повесит, а сам ляжет под деревом. Поспит, отдохнет. Вынет из дерева топор, сумку наденет, уйдет. А из ранки от топора из дерева побежит эта ароматная смолка и ранку эту затянет.

Тоже нарочно для Зиночки принес я разных чудесных трав по листику, по корешку, по цветочку: кукушкины слезки, валерьянка, петров крест, заячья капуста. И как раз под заячьей капустой лежал у меня кусок черного хлеба: со мной это постоянно бывает, что, когда не возьму хлеба в лес — голодно, а возьму — забуду съесть и назад принесу. А Зиночка, когда увидала у меня под заячьей капустой черный хлеб, так и обомлела:

— Откуда же это в лесу взялся хлеб?

— Что же тут удивительного? Ведь есть же там капуста!

— Заячья…

— А хлеб — лисичкин. Отведай. Осторожно попробовала и начала есть:

— Хороший лисичкин хлеб!

И съела весь мои черный хлеб дочиста. Так и пошло у нас: Зиночка, копуля такая, часто и белый-то хлеб не берет, а как я из леса лисичкин хлеб принесу, съест всегда его весь и похвалит:

— Лисичкин хлеб куда лучше нашего!

Михаил Пришвин: человеку нужна природа

Михаил Михайлович Пришвин запомнился миру своими прозаическими произведениями. Его работы пронизаны любовью к родине. Автор писал новеллы, сочинения и повести, которые были иллюстрированы художником О.Г. Верейским. Его произведения являются частью школьной программы, что говорит о высоком уровне мастерства.

«Чистая поэзия» — так можно назвать рассказы Пришвина. Каждое слово, написанное им, – это намек на то, чего не увидишь поверхностным взглядом. Пришвина нужно не просто читать, им нужно наслаждаться, пытаться уловить тонкий смысл кажущихся простыми фраз. Назидания? Здесь они ни к чему, автор прекрасно это понимает. Особое внимание к каждой мелочи – вот, что действительно важно, вот чему учат рассказы Пришвина.

Природа родного края занимает в творчестве писателя первое место. Героями рассказов становятся не только люди, но животные и птицы. Именно все это и составляет красоту жизни. Невероятная доброта и сердечность характеризуют каждое произведение Михаила Михайловича. Секрет такого успеха заключается в связи творчества с собственными наблюдениями и впечатлениями.

Тонкое понимание и неразрывная связь природы и родины пронизывают все рассказы Пришвина. «Рыбе — вода, птице — воздух, зверю — лес, степи, горы. А человеку нужна родина. И охранять природу — значит охранять родину» — читаем мы и понимаем, как актуальны его мысли сегодня! Удивительную гармонию и любовь к Земле отмечает у Пришвина и Максим Горький. Классик пишет: «…удивительно богат и широк мир, познанный вами…».

Рассказы Пришвина о природе, к числу которых относятся такие вечные произведения как «Золотой луг», «Наш сад», «Глоток молока», «Сухостойное дерево», «Первая песня воды» и многие-многие другие с самого детства с нами. Они учат тому, чему не научат школьные учителя – ценить и беречь все то, что даровало нам небо. Истинным натуралистом был Пришвин. Непревзойденное знание лесов и болот, умение уловить каждое их движение – все это было в его власти. Прибавить к этому виртуозное владением пером – что еще нужно истинному мастеру слова? Читая его книги, мы слышим шум ветра и шелест листьев, ощущаем запахи леса и наблюдаем за поведением лесных обитателей. А как может быть иначе, если вместо обычного слова «растения» мы находим у него кровавую ягодку костянику, белые грибы, голубую чернику и красную бруснику, заячью капусту и кукушкины слезы?

Отдельного внимания заслуживают рассказы Пришвина о животных. Кажется, вся флора и фауна средней полосы России заключена в них! Лишь два произведения – «Гости» и «Лисичкин хлеб», и столько названий: ворона, трясогузка, журавль, цапля, землеройка, лисица, гадюка, шмель, овсянка, гусь… Но и этого мало писателю, каждый житель леса и болот у него имеет свой особенный характер, свои повадки и привычки, голос и даже походку. Животные предстают перед нами как умные и сообразительные сушества («Синий лапоть», «Изобретатель»), они могут не только мыслить, но и говорить («Курица на столбах», «Ужасная встреча»). Интересно, что относится это не только к зверям, но и к растениям: шепот леса едва приметен в рассказе «Шепот в лесу», в «Золотом луге» одуванчики засыпают по вечерам и просыпаются рано поутру, а гриб прокладывает себе дорогу из-под листвы в «Силаче».

Часто рассказы Пришвина повествуют нам о том, как равнодушны бывают люди ко всей красоте, находящейся рядом с ними. Чем чище и богаче духовно человек, тем больше тайн природы ему открыты, тем больше он сможет увидеть в ней. Так почему мы забываем об этой простой мудрости сегодня? И когда мы это осознаем? Не будет ли уже поздно? Кто знает…

Журка

Раз было у нас — поймали мы молодого журавля и дали ему лягушку. Он её проглотил. Дали другую — проглотил. Третью, четвёртую, пятую, а больше тогда лягушек у нас под рукой не было.

— Умница! — сказала моя жена и спросила меня; — А сколько он может съесть их? Десять может?

— Десять, — говорю, — может.

— А ежели двадцать?

— Двадцать, — говорю, — едва ли…

Подрезали мы этому журавлю крылья, и стал он за женой всюду ходить. Она корову доить — и Журка с ней, она в огород — и Журке там надо… Привыкла к нему жена… и без него ей уж скучно, без него никуда. Но только ежели случится —- нет его, крикнет только одно: «Фру-фру!», и он к ней бежит. Такой умница!

Так живёт у нас журавль, а подрезанные крылья его всё растут и растут.

Раз пошла жена за водой вниз, к болоту, и Журка за ней. Лягушонок небольшой сидел у колодца и прыг от Журки в болото. Журка за ним, а вода глубокая, и с берега до лягушонка не дотянешься. Мах-мах крыльями Журка и вдруг полетел. Жена ахнула — и за ним. Мах-мах руками, а подняться не может. И в слёзы, и к нам: «Ах, ах, горе какое! Ах, ах!» Мы все прибежали к колодцу. Видим — Журка далеко, на середине нашего болота сидит.

— Фру-фру! — кричу я.

И все ребята за мной тоже кричат:

— Фру-фру!

И такой умница! Как только услыхал он это наше «фру-фру», сейчас мах-мах крыльями и прилетел. Тут уж жена себя не помнит от радости, велит ребятам бежать скорее за лягушками. В этот год лягушек было множество, ребята скоро набрали два картуза. Принесли ребята лягушек, стали давать и считать. Дали пять — проглотил, дали десять — проглотил, двадцать и тридцать, — да так вот и проглотил за один раз сорок три лягушки.

СПАДИЛО.РУ

Роль и место в литературе

Имя Михаила Михайловича Пришвина ассоциируется, прежде всего, с русской природой, которая была центральной темой его творчества. Его охотничьи рассказы, повести, произведения для детей, написанные в своеобразном философско-натуралистическом стиле, пополнили золотой фонд детской литературы и издаются на многих языках мира.
Миша Пришвин

Произведения автора проникнуты призывом любить и оберегать природу. При прочтении его рассказов у детей развиваются самые лучшие качества, необходимые в жизни, расширяется кругозор. В рассказах Пришвина присутствуют ситуации, которые вполне могут произойти в реальной жизни. Поэтому, кроме бережного отношения к природе, необходимо ее изучение и понимание, отсюда и его собственный подход к ней не только как писателя, но и ученого.

Любовь писателя к родной природе произросла в нем из любви к отечеству как в целом, так и к его непременным составляющим – народу и земле, на которой он родился, жил и работал. Доброта, которой пронизаны его произведения, говорит о человеке, которому присуще единение с природой, так как это качество является обязательным условием этого явления.

Происхождение и ранние годы

Михаил Пришвин появился на свет 4 февраля 1873 года в Орловской губернии, в имении Хрущево-Левшино, принадлежавшем ранее его дедушке, очень богатому, знатному купцу. Его мать, Мария Ивановна, была приверженцей старообрядческой веры, отличалась тихим, спокойным нравом и занималась домом и воспитанием пятерых детей. Отца, Михаила Дмитриевича, все знали, как заядлого игрока на скачках и страстного охотника.

Мама писателя Мария Ивановна

Непреодолимая привычка главы семейства делать ставки привела в итоге к полному банкротству семьи – был проигран конный завод, все состояние и родовое имение деда. Осознав все происшедшее, отец слег, настигнутый параличом. Вскоре он умер, оставив на жену пятерых детей и проблемы, связанные с полным отсутствием средств. Сложно представить, как справлялась с ситуацией разорившаяся вдова, но она смогла не только преодолеть ее, но и дать своим детям хорошее образование.

Образование

Начальное образование Миша получил в простой деревенской школе. Через год, в 1883 году, он поступил в Елецкую классическую гимназию. В отличие от своих преуспевающих братьев, учился он слабо и несколько раз оставался на второй год. Кроме того, у него был конфликтный характер, что приводило к ссорам с учителями. В результате в 1889 году, по прошествии шести лет, Михаил все еще оставался четвероклассником. Было принято решение об исключении его из школы.

С юными читателями

После этого Михаила отправили в Тюмень, к бездетному дяде со стороны матери. Дядюшка Миши был купцом, человеком слова и дела, поэтому он решительно взялся за перевоспитание племянника. Под его контролем Пришвин окончил Тюменское Александровское реальное училище. По совету того же дяди, решившего приобщить Михаила к коммерции, юноша поступил в Рижский политехникум. Во время учебы он увлекся идеями марксизма и вступил в студенческий кружок, за что получил год ареста и два года ссылки.

После всех злоключений Михаилу, в 1902 году, наконец, удалось получить профессию инженера-землеустроителя в Лейпцигском университете. После этого последовало возвращение в Россию и женитьба на Ефросинье Павловне. В этом первом браке у Пришвина родилось трое детей.

Усадьба Пришвиных

Вплоть до 1905 года Пришвин работал на должности агронома в Луге. В это же время он начал писать заметки и статьи с научным уклоном, постепенно делая переход к художественному направлению. Первый его рассказ «Сашок» был издан уже в 1906 году.

Творчество

Под впечатлением от первого успеха Пришвин принимает решение все свое время посвящать творчеству. Он прекращает агрономическую деятельность и становится корреспондентом газеты. Но любовь к природе не дает начинающему писателю покоя, и он отправляется в путешествие на Север. В результате этой поездки, на берегах Северного Ледовитого океана и Белого моря появились его «Рассказы и сказки о природе».

Вскоре имя Пришвина становится известным литературному сообществу. Он знакомится с Мережковским и Горьким. Отношения с Блоком не сложились в результате несовпадающих взглядов на политику.

С женой Валерией

В течение всего периода потрясений, вызванных Первой мировой войной, революцией и Гражданской войной, Пришвин работал военным корреспондентом. Он с глубокой достоверностью описывал все, что происходило на фронте. После войны он устроился учителем в сельскую школу. Внезапное увлечение автомобилями подвигло его к покупке собственного фургона, на котором он снова отправился в путешествие.

В начале 1930-х годов Пришвин решил посетить Дальний Восток. Там он написал книгу «Дорогие звери». Впечатленный строительством Беломоро-Балтийского канала, Михаил Михайлович пишет роман-сказку «Осударева дорога». В 1935 году Пришвин вместе с сыном совершил еще одну поездку на Север. После этого длительного путешествия появились очерки «Берендеева чаща» и повесть-сказка «Корабельная чаща».

В 1940 году, в возрасте шестидесяти семи лет Пришвина посетила любовь. Он женился на Валерии Лиорко, которая до конца дней была ему верной помощницей, другом и музой. Впоследствии она много времени посвятила архивам писателя, издала несколько книг о его жизни и творчестве и много лет руководила музеем Пришвина.

Памятник в Сергиевом Посаде

С 1941 по 1943 годы писатель жил в эвакуации в Ярославской области. Здесь он участвовал в компании, протестующей против уничтожения лесов торфоразработчиками. Вернувшись в Москву, он предоставил издательству «Советский писатель» свои рассказы «Фацелия» и «Лесная капель», которые сразу были опубликованы. Его знаменитая повесть «Кладовая солнца» увидела свет в 1945 году. С 1946 по 1953 годы писатель жил и работал на своей летней даче, в деревне Дунино, расположенной в Звенигородском районе Московской области. Сейчас там функционирует музей М.М. Пришвина.

Главные произведения

«Кладовая солнца» по жанру определена самим Пришвиным как сказка-быль. В ней повествуется о двух детях, осиротевших в военное время. Главная тема произведения – дружба и взаимовыручка. Символичны в сказке образы врага, которого олицетворяет неуловимый волк, и друга – верной и преданной собаки, принявшей участие в спасении мальчика.

Музей Пришвина в Дунино

Так же, как и в других произведениях, Пришвин большое внимание уделяет неразрывной связи человека с природой, искусно прорисовывая мельчайшие детали, понятные детям даже на интуитивном уровне.

В рассказе «Берестяная трубочка» звучит призыв автора проявлять внимание к природе, относиться к ней так же, как к любому другому живому существу, что ярко показано на примере березы с сорванной берестой. Несмотря на объем, этот маленький, легкий для чтения рассказ несет в себе огромный поучительный смысл.

Надгробие на могиле Пришвина

Повесть «Жень-шень» была написана Пришвиным после посещения Урала и Дальнего Востока. Название произведения соответствует его теме – поиску человеком корня жизни. Несмотря на то, что значительная часть повествования посвящена описания природы, в ней также присутствует тема войны, смерти, поиска смысла жизни. Исходя из этого, произведение можно рассматривать, как философскую сказку о человеке и его пути от войны до «новой, лучшей жизни людей на земле».

Последние годы

В последние годы жизни Пришвин, как и всегда, очень много трудился. Свое последнее произведение «Глаза змеи» напечатанным он уже не увидел. Оно было опубликовано через три года после его смерти, в 1957 году.

На пороге восьмидесятилетнего юбилея у писателя был диагностирован рак желудка. Жить ему оставалось всего полгода. Михаил Михайлович умер 16 января 1954 года. Похороны писателя состоялись на Введенском кладбище Москвы.

Хронологическая таблица (по датам)

Интересные факты

• писатель очень плохо учился в школе, был дерзок с учителями и дважды оставался на второй год;
• отец Пришвина проиграл все свое состояние;
• за участие в марксистских кружках Пришвин сидел в тюрьме;
• очень часто менял место жительства;
• внес большой вклад в развитие отечественной агрономии;
• увлекался автомобилями, это продолжалось до самой его смерти;
• помимо писательской деятельности увлекался фотографией;
• наследственное имение Пришвина конфисковали большевики.

Память о писателе

В октябре 1982 года был открыт астероид, названный в честь писателя.

В 2015 году в Сергиевом Посаде был открыт памятник Пришвину.

В отрогах Главного Кавказского хребта находится пик Пришвина.

На одном из островов Курильской гряды есть мыс Пришвина.

Множество улиц разных городов России названы его именем.

Орловская областная детская библиотека носит имя М. Пришвина.

Ссылки

https://lookmytrips.com/574434afff936770cc036bb0/pamiatnik-mikhailu-prishvinu-ff9367 Парк Скитские пруды. Памятник

https://prishvin.ru/ Дом-музей в Дунино

https://prishvin.lit-info.ru/ Сайт о М.М. Пришвине

Беличья память

Сегодня, разглядывая на снегу следы зверушек и птиц, вот что я по этим следам прочитал: белка пробилась сквозь снег в мох, достала там с осени спрятанные два ореха, тут же их съела — я скорлупки нашёл. Потом отбежала десяток метров, опять нырнула, опять оставила на снегу скорлупу и через несколько метров сделала третью полазку.

Что за чудо? Нельзя же подумать, чтобы она чуяла запах ореха через толстый слой снега и льда. Значит, помнила с осени о своих орехах и точное расстояние между ними.

Но самое удивительное — она не могла отмеривать, как мы, сантиметры, а прямо на глаз с точностью определяла, ныряла и доставала. Ну как было не позавидовать беличьей памяти и смекалке!

Лесной доктор

Мы бродили весной в лесу и наблюдали жизнь дупляных птиц: дятлов, сов. Вдруг в той стороне, где у нас раньше было намечено интересное дерево, мы услышали звук пилы. То была, как нам говорили, заготовка дров из сухостойного леса для стеклянного завода. Мы побоялись за наше дерево, поспешили на звук пилы, но было уже поздно: наша осина лежала, и вокруг её пня было множество пустых еловых шишек. Это всё дятел отшелушил за долгую зиму, собирал, носил на эту осинку, закладывал между двумя суками своей мастерской и долбил. Около пня, на срезанной нашей осине, два паренька только и занимались тем, что пилили лес.

— Эх вы, проказники! — сказали мы и указали им на срезанную осину. — Вам велено сухостойные деревья, а вы что сделали?

— Дятел дырки наделал, — ответили ребята. — Мы поглядели и, конечно, спилили. Всё равно пропадёт.

Стали все вместе осматривать дерево. Оно было совсем свежее, и только на небольшом пространстве, не более метра в длину, внутри ствола прошёл червяк. Дятел, очевидно, выслушал осину, как доктор: выстукал её своим клювом, понял пустоту, оставляемую червём, и приступил к операции извлечения червя. И второй раз, и третий, и четвёртый… Нетолстый ствол осины походил на свирель с клапанами. Семь дырок сделал «хирург» и только на восьмой захватил червяка, вытащил и спас осину.

Мы вырезали этот кусок, как замечательный экспонат для музея.

— Видите, — сказали мы ребятам, — дятел — это лесной доктор, он спас осину, и она бы жила и жила, а вы её срезали.

Пареньки подивились.

Пришвин: «России суждено сказать новое слово о мире»

60-летие со дня кончины Михаила Пришвина фактически совпало со всенародным празднованием 70-летия снятия ленинградской блокады, ставшей символом и великой трагедии, и великого примера стойкости русского характера. Знаменитый писатель так писал в дневниках об Отечестве, о Великой Отечественной: «У меня своё, у тебя своё, у него… А вместе — это Родина. Чувствовать вместе «своё» мы научились на войне».

Мы привыкли со школьной скамьи, что Пришвин — это замечательные рассказы о русской природе, такие как «Лисичкин хлеб», «Синий лапоть», «Как Ромка переходил ручей», «Как я научил своих собак горох есть», «Дедушкин валенок» и многие-многие другие. Мы читали его тома «Кладовая солнца», «В краю непуганых птиц», «Лесная чаша», «Зеленый шум», «Кащеева цепь», «Голубиная книга». Но мало знали, что Михаил Пришвин — не только наблюдатель, коему вождь народов «разрешил» писать о «птичках», но и мыслитель с необыденной афористичностью. Михаил Михайлович много лет вел дневники, публикация которых в разные, не столь давние годы и по разному поводу открыла нам тайники его сердца и разума, продолжила и расширила для нас русскую традицию сокровенных записок и розмыслов.

Михаил Михайлович Пришвин. Фото 1946 г.

100 лет назад он предсказывал, что рано или поздно возникнет «вторая природа», созданная руками человека. Об этом его поэма «Женьшень». Писатель утверждал, что, уничтожив девственную природу, человек начнет сажать новые растения — чтобы просто выжить. «Наша родина начинает лысеть», — с тревогой писал Пришвин. Сегодня его ставят в один ряд с автором учения о ноосфере Вернадским, физиологом Ухтомским — мыслителями, обсуждавшими тему «человек — Земля» на глобальном уровне.

У Пришвина много суждений о живой окружающей природе, но также и о природе и сущности человека, о русской жизни, о конкретных людях, об эпохе, об истории, свидетелем которой всегда является честный писатель.

Пришвин утверждал, что без знания родина «никогда не может быть для нас отечеством». «Родина — место, где мы родились, отечество — родина, мною сознанная» (1919 г.)

Его дневники неизменно читаются как актуальные, поскольку включают в себя вневременные константы. В этом, на первый взгляд, и нет новизны, ведь нам знакомы дневники, высказывания лучших русских умов, всегда бьющие в точку и суть общественных, личностных, духовных проблем. Однако читаешь Пришвина и не столько открываешь нового писателя, обновляющегося, словно мир весной, сколько прозреваешь его откровения о нас самих, о Вселенной, об эпохе, о нашей жизни.

В 1951-м Пришвин скажет самоопределительно: «Была вода и глина, теперь у меня дух мой и слово, и я из слова делаю форму…»

Пришвина иногда сравнивают с философом В.В. Розановым. И вот интересный факт: ученик 4-го класса Миша Пришвин в 1887 г. был отчислен из Елецкой классической гимназии «за дерзость учителю». Этим учителем — географии! — был Розанов, который вскоре станет всероссийски и всемирно известным писателем. Спору нет: Розанов — блистательный литератор и мыслитель, но нам кажется, что в мере любви, отпущенной его сердцу, он уступает своему «дерзкому» ученику.

Дневник М. Пришвин вел всю первую половину ХХ столетия — с 1905 по 1954 г., фактически до самой своей кончины. До нас дошло 25 томов этого беспрецедентного дневника, который стал появляться частями в печати — в книгах и журналах — с начала 1990-х.

Непостижимое для советских людей и нас, нынешних, поражающее высказывание: «Бог любит всех, но каждого больше». О, жаль, никто не смог прочитать это тогда, в пятидесятые годы! И даже в «оттепельные» шестидесятые, породившие разнообразные, подчас противоречивые ростки. Активность многих из этих «ростков», к сожалению, привела впоследствии к развалу Российской империи уже в ее советском изводе.

Быть может, если бы в умах советских людей поселилась эта удивительная и грандиозная формула «Бог любит всех, но каждого больше», иначе могла сложиться судьба великой страны, за шесть лет до этого высказывания одержавшей Великую Победу. Но тогда, увы, о Боге снова стали «усиленно забывать», вспомнив Его ненадолго лишь в тяжкую годину испытаний, когда, как говорится, припекло.

Естественник, натуралист, в самом деле, любитель «птичек» (понятно, что и собак, и всей прочей живности — немало осталось изумительных фото Михаила Михайловича с его «пёсами» в разные годы), он писал: «Какие чудеса там, в глубине природы, из которой я вышел! Никакая наука не может открыть той тайны, которая вскрывается от воспоминаний детства и любви. Нужно только испытать сильное горе, нужно почти умереть. И вот, совершается рождение. Неведомые силы посылают утешение и великую радость» (1907 г.). Или так: «Я слышу дыхание лилового колокольчика. Я его люблю. Он связан со скалой. И через любовь мою к цветку я связан со всем великим миром» (1909 г.). Хорошо-то как — «слышу дыхание лилового колокольчика»!

А это сказано в страшном 1918-м: «В природе русской мне больше всего дороги разливы рек, в народе русском — его подъемы к общему делу». Тогда хотелось, похоже, видеть светлое даже в том, что потом обернется тьмой. Но, что интересно, правоты эта мысль не утратила. Заманчиво было бы уточнить: подъём к доброму общему делу. Но русская правда нам говорит и о многом другом.

Потому сюда же приложим пришвинское общефилософское заключение, уже 1926 года, сделанное писателем, который вслушивался в гремящие за стеной шаги пролетариата, возомнившего о построении рая на земле и об обуздании природы: «Если человек и достигнет управления Вселенной, то сам он станет таким же рабочим механизмом, как все эти пустые миры».

В 1926-1937 гг. Пришвин жил на улице Комсомольской (ныне снова Вифанская) города Загорска (читай: Сергиева Посада). От сергиево-посадских лет, в частности 1929-1930 гг., он оставил нам горькие дневниковые записи о гибели знаменитых колоколов Троице-Сергиевой лавры: «8 января. Вчера сброшены языки с «Годунова» и «Карнаухого». «Карнаухий» на домкратах. В пятницу он будет брошен на «Царя» с целью разбить его. Говорят, старый звонарь пришел сюда, приложился к колоколу, простился с ним: «Прощай, мой друг!»; «28 января. Падение «Годунова» (1600-1930) в 11 утра. А это верно, что «Царь», «Годунов» и «Карнаухий» висели рядом и были разбиты падением одного на другой. Так и русское государство было разбито раздором…».

Поверженные колокола собора в Сергиевом Посаде. Фотография М.М. Пришвина

Поразительно: более 200 негативов с изображениями осколков колоколов, а также целых, стоящих на земле больших и малых лаврских колоколов, отснятых в те морозные и трагические дни, оставил нам фотоглаз свидетеля эпохи Пришвина. Пришвинская любительская съемка оказалась бесценной: для восстановления убиенных колоколов в новейшее время было проведено сканирование этих негативов с большим разрешением.

А вот роковой 1937-й в блокнотиках писателя, которые автор, понятно, таил, никому не показывал, кроме жены (горько шутил: «За каждую строчку моего дневника — десять лет расстрела»): «Окаянство жизни не в том одном, что есть люди, творящие зло, а и в том, что напуганные ими люди приготовились к злу, стали очень подозрительные и уже не в состоянии встретить человека незнакомого с доверием». Понятно, почему в те годы Пришвин заполнял свои маленькие записные книжечки мельчайшим почерком, и прочесть написанное теперь возможно только с помощью увеличительных стекол.

Двумя годами позже, прозревая великие испытания Второй мировой войны, Пришвин запишет: «Лучшее в русской традиции — скромность при тайном сознании силы, вроде того что еду-еду не свищу, а наеду — не спущу». Это оказалось справедливо в 1945-м. Будем надеяться, что и сейчас, в годину глобальных вызовов, Русский мiр ответит на них адекватно.

Писатель прекрасно понимал, что его записи за полвека — не только срезы состояния его души, но и свидетельства эпохи. Автор спасал их — целый чемодан с рукописями — и осенью 1941 года, оставляя Москву, и чуть позже, в деревне Усолье на Ярославщине, когда пришлось заклеить дневники в старую резиновую лодку с намерением зарыть их в лесу в случае оккупации. Скрижальные слова сказал писатель об этой своей ноше: «Нес я эти тетрадки, эту кладовую несгораемых слов за собою всюду… Мои тетрадки есть мое оправдание, суд моей совести над делом жизни».

Запомним слова Михаила Пришвина, уроженца поместья Хрущёво-Лёвшино, что близ Ельца, прожившего на родной земле без нескольких дней 81 год: «В моей борьбе вынесла меня народность моя, язык мой материнский, чувство родины. Я расту из земли, как трава, цвету, как трава, меня косят, меня едят лошади, а я опять с весной зеленею и летом, к Петрову дню цвету. …Ничего с этим не сделаешь, и меня уничтожат, только если русский народ кончится, но он не кончится, а, может быть, только начинается».

___________

Фото — https://www.prishvin.org.ru/; И.Ушакова

https://tpbf.ru/novosti/item/113-o-divnyy-novyy-mir

Белый ожерелок

Слышал я в Сибири, около озера Байкал, от одного гражданина про медведя и, признаюсь, не поверил. Но он меня уверял, что об этом случае в старое время даже в сибирском журнале было напечатано под заглавием: «Человек с медведем против волков».

Жил на берегу Байкала один сторож, рыбу ловил, белок стрелял. И вот раз будто бы видит в окошко этот сторож – бежит прямо к избе большой медведь, а за ним гонится стая волков. Вот-вот бы и конец медведю. Он, мишка этот, не будь плох, в сени, дверь за ним сама закрылась, а он еще на нее лапу и сам привалился. Старик, поняв это дело, снял винтовку со стены и говорит:

– Миша, Миша, подержи!

Волки лезут на дверь, а старик выцеливает волка в окно и повторяет:

– Миша, Миша, подержи!

Так убил одного волка, и другого, и третьего, все время приговаривая:

– Миша, Миша, подержи!

После третьего стая разбежалась, а медведь остался в избе зимовать под охраной старика. Весной же, когда медведи выходят из своих берлог, старик будто бы надел на этого медведя белый ожерелок и всем охотникам наказал, чтобы медведя этого – с белым ожерелком – никто не стрелял: этот медведь – его друг.

Вновь о Пришвине

М. Пахомова, М. М. Пришвин, «Просвещение», Л. 1970, 128 стр.

Пришвин как-то говорил, что семена, посеянные его книгами в душу читателя, живые и всхожие. Попав на благодатную почву, они способны развиваться и расти, долго приковывать к себе внимание. Наблюдение это с полным правом можно отнести к автору работы о Пришвине, поскольку перед нами не просто читатель, а читатель-исследователь. Открыв для себя необычайно своеобразный пришвинский мир, он уже не хочет с ним расстаться. И нет ничего удивительного в том, что литературовед из Карелии М. Пахомова, в 1960 году опубликовавшая исследование о связях Пришвина с северной своей республикой, нынче выступает с новой книгой об этом писателе, на этот раз охватывающей творческий путь художника в целом.

Следует отметить то обстоятельство, что книга М. Пахомовой рассчитана на самую широкую аудиторию, на что, кстати, указывает огромный для литературоведческой работы тираж (100000 экз.). Книга задумана как своего рода исчерпывающий справочник, как краткий энциклопедический томик для учителя-словесника, которому просто недосуг одолеть во всех подробностях шесть томов Пришвина, тем более, что книги Михаила Михайловича, как заметил К. Паустовский (и это его замечание приведено в книге), надо не просто читать, а «выписывать для себя в заветные тетради, перечитывать время от времени, открывая все новые драгоценности в каждой строке его прозы-поэзии».

Автору исследования не раз удается обратить внимание читателя на прекрасные подробности рассказов и миниатюр писателя, продемонстрировать своеобразие пришвинских художественных средств, показать, как, развивая лучшие классические традиции (Тургенева, Тютчева), художник в своих поэмах, записях, зарисовках дал оригинальное и глубокое изображение человека и мира, родной природы, увидел и передал в ее (природы) явлениях «такой смысл, который бы человек понимал и как свой человеческий».

Читатель, интересующийся творческой биографией Пришвина, может почерпнуть из книги М. Пахомовой максимум полезных и необходимых сведений. Сжато и четко очерчен дореволюционный период творчества художника, его путешествия в Карелию и Казахстан, рассмотрены характер и особенности его книг «В краю непуганых птиц», «За волшебным колобком», «Черный араб». Более полно предстает со страниц книги Пришвин советского периода, и это понятно, ибо как раз в послеоктябрьские годы значительно углубился интерес Пришвина к широкому осмыслению «проблем философского и эстетического характера», наиболее полно и многогранно раскрылся пришвинский талант.

Девять глав книги воссоздают жизнь писателя, рассказывают о реализации его художественных замыслов. По-видимому, в этом рассказе, в этом анализе учтены почти все достаточно существенные факты; читатель видит, как в послеоктябрьские годы Пришвин учительствует, работает в небольших местных музеях, как рождаются во время краеведческой экспедиции написанные в 20-е годы духоподъемные, светлые «Родники Берендея». Целая главка «Охотничьи были. Путешествия» развертывает перед читателем еще одну сторону пришвинского творчества – рассказы охотника. Среди них важное место занимают рассказы о Ленине. Как художника «Пришвина привлекло бережное отношение простых людей к Ильичу, их вера в Ленина, как живое воплощение высшей гуманности, особая притягательная простота в обращении этого гениального человека с простым народом».

Анализ раскрывает разные грани пришвинского дарования, разные аспекты его художественных, жанровых поисков. М. Пахомова рассматривает особенности образной структуры дальневосточной поэмы Пришвина «Женьшень», где необычайно своеобразно нашли отражение философские взгляды писателя, глубокое понимание культурного значения социалистических преобразований. Она убедительно показывает, что, идя в искусстве своим путем, осваивая, как любил говорить художник, «свой путик», Пришвин вместе с тем пролегал пути большого советского искусства. В его творчестве по-своему отразились те процессы формирования деятельной личности нового общества, которые волновали Гайдара и Малышкина, Леонова и Твардовского.

Именно в этом плане рассматриваются в книге более поздние произведения Пришвина – «Рассказы о прекрасной маме», «Повесть нашего времени», «Корабельная чаща», «Осударева дорога». Причем автор не упускает случая обратить наше внимание на особенности формы, на постоянный интерес Пришвина к фольклору, на роль в его творчестве философской миниатюры.

Анализ М. Пахомовой всегда достаточно конкретен, он опирается на текст, на суждения и высказывания писателя и его критиков и комментаторов. Источники цитат вынесены в особый раздел, напечатанный на десяти заключительных страницах книги. Такая широкая опора на факты придает книге весомость и, так сказать, документальный авторитет. Но один из парадоксов изучения Пришвина состоит в том, что писатель в своих дневниках, записях, миниатюрах сам постарался истолковать им написанное настолько подробно и многократно, что исследователь, часто цитирующий пришвинские самоанализы, получает готовые «узлы», точки зрения, готовые ходы мысли и тем самым как бы отказывается от собственной работы мысли, от самостоятельного, свободного и развернутого осмысления внутренних исканий Пришвина на рубеже двух эпох, от осознания их силы и слабости.

И чем дальше читаем мы книгу, где дан компетентный литературоведческий анализ, простирающийся вплоть до комментирования отдельных пришвинских фраз и образных решений, тем настойчивее возникает желание более крупного, последовательного синтеза – более основательного «прописывания» тех мест работы, которые могли бы крепче связать анализы, сплавить их в общем ярком фокусе цельного творческого портрета. Причем портрета складывающегося не столько из внешних моментов творческого пути, сколько выявляющего глубинные черты художника-мыслителя, которые в свою очередь многое помогут объяснить в творческом движении писателя.

Внутреннюю биографию художника, осмысленную творчески и широко, – вот что хочется видеть в работе более масштабно, цельно, сильно. О Пришвине – мыслителе, моралисте, философе М. Пахомова говорит не раз, но чаще всего справочно, номинативно, неразвернуто. Меж тем Пришвин безусловно заслуживает большего внимания как интересное явление социально-этической и художественной мысли.

Душевная потребность прекрасного, моральный максимализм, свойственные русской классике, с самого начала определили характер творческих устремлений Пришвина. Писателя волновал идеал свободного, естественного в своих мыслях и чувствах человека. Как и Чехов, Пришвин с полным основанием мог бы сказать: «В человеке должно быть все прекрасно». И даже само участие писателя в революционном движении во многом было обусловлено поисками этого морального идеала. Свободный, прекрасный человек для раннего Пришвина – это ребенок или человек, сохранивший в себе ребенка. Потому-то писатель с таким волнением, с таким замиранием сердца всматривался в детские доверчивые души выгозерских крестьян, что внешнебиографический факт – поездка в Карелию – совпал с внутренними моральными поисками. Потому, наверное, он отправился в Лапландию, в глубину казахских степей: там люди не потеряли естественных, природой дарованных черт.

Впрочем, уже тогда Пришвин достаточно отчетливо понимал и иллюзорность таких поисков. М. Пахомова совершенно справедливо приводит интересное свидетельство о том, что приехавшего в Карелию Пришвина даже в этом «краю непуганых птиц» встретило тайное предписание властей о негласном наблюдении за его действиями. Исследователь обоснованно рассматривает в главе «Черный араб» суровые своей социальной правдой путевые очерки Пришвина по казахским степям – «Адам и Ева». В них, по наблюдению исследователя, Россия рисуется «как огромная, неустроенная страна, населенная большими и малыми талантливыми народами, при существующем порядке одинаково обездоленными и обреченными на нищету».

Мечта о свободном, гармоничном человеке драматически сталкивалась с реальностью, художественное сознание Пришвина теряло свою цельность; разрыв между идеалом и действительностью оборачивался в творчестве Пришвина эстетическим «расщеплением» на реалистический очерк, газетную корреспонденцию («Заворошка») и романтическую поэму («Черный араб», «Жень-шень», «Фацелия»).

Новая действительность кардинально изменила общественную ситуацию, и соответственно, хотя и далеко не сразу, это сказалось на всей системе духовных и эстетических исканий Пришвина. Само развитие новой жизни подсказывало художнику, что его стремление обнаружить лучшее в человеке и слить это лучшее с картинами природы имеет теперь реальную социальную почву. Поэзия и проза в этом случае не делятся больше на две непримиримые эстетические противоположности, очерк и поэма сближаются. Это ясно из рассмотрения в книге поэмы «Жень-шень» и очерков «Золотой рог», основа которых, несмотря на жанровое различие, одна – уверенность в том, что новая действительность открывает перед человеком небывалые ранее возможности духовного развития, нравственного совершенствования.

В книге показаны жанрово-эстетические поиски позднего Пришвина. «…Писатель, – замечает М. Пахомова, – хотел создать произведение нового жанра, представляющее собой «сказку, заключенную в категории пространства и времени», с современными героями, обыкновенными советскими людьми». «Произведение на современном материале, подобное народной сказке, было тем поэтическим идеалом, созданию которого писатель посвятил всю свою жизнь». Поэтический идеал здесь оказывался неотделим от идеала нравственного, и в этом случае опять-таки хотелось бы движение внутренней биографии более развернуто и энергично поставить в связь с поиском художественным.

Повесть-сказка и роман-сказка эстетически отвечали новому качеству пришвинского сознания, вобравшего в себя основные черты миросозерцания цельной личности строителя нового общества, какими в произведениях художника выведены Маша Уланова, сержант Веселкин.

Несомненно, пришвинские книги-сказки вносят немало ценного в развитие нашей литературы. В этом нельзя не согласиться с исследователем. Вместе с тем нельзя недооценивать трудности этого пути, степень его результативности. Пришвину больше всего удавались «сказки», где героями оказывались дети. «Кладовая солнца» – лучшая из этого рода вещей. Повесть-сказка «Корабельная чаща» и особенно роман-сказка «Осударева дорога», где детский мир расширяется до масштабов «взрослой» действительности, заметно уступают «Кладовой солнца» в художественной цельности. Не случайно роман-сказка «Осударева дорога» остался незаконченным.

Но дело заключалось не только в затруднениях чисто эстетического плана. Вместе со «взрослой» действительностью в произведения приходили острейшие противоречия и конфликты, которые не всегда вписывались в сказку, появлялись характеры, не во всем отвечавшие требованиям пришвинского нового жанра. Сила Пришвина оборачивалась слабостью. Художник пытайся преодолеть избирательность своего подхода, предопределенного спецификой жанра. В «Осударевой дороге» действуют люди отнюдь не «сказочного» плана – предводитель уголовников Рудольф, бывший предприниматель Волков, начальник строительства чекист Сутулов. Но как раз они представляются лицами, наиболее слабыми в художественном отношении. И едва ли можно согласиться с М. Пахомовой, что герои «Осударевой дороги» (среди них назван и Сутулов), хотя и «лишены портретной и психологической детализации»… «получились «живыми, цельными».

Пришвин шел к своим успехам труднее, чем это иногда представлено в книге. Гораздо сложнее, чем это показано в рецензируемой работе, был путь М. Пришвина к верному пониманию революции. Вопрос этот просто снимается заявлением исследователя о том, что «Пришвин был в числе тех русских писателей, которые приняли революцию». Такого рода «адаптация», быть может обусловленная своеобразно понятой задачей создания популярной, массовой книги, подчас мешает почувствовать глубину творческой эволюции Пришвина, значительность внутренней работы, колебаний, раздумий, через которые прошел художник, выходя на верную дорогу.

«Сохраняя свою художественную индивидуальность, – пишет исследователь в последней главе своей книги, – Пришвин выработал новые принципы отображения и художественного воплощения действительности в образах искусства, не противоречащие, а соответствующие принципам социалистического реализма». С этим нельзя не согласиться.

Беляк

Прямой мокрый снег всю ночь в лесу наседал на сучки, обрывался, падал, шелестел.

Шорох выгнал белого зайца из лесу, и он, наверно, смекнул, что к утру черное поле сделается белым и ему, совершенно белому, можно спокойно лежать. И он лег на поле недалеко от леса, а недалеко от него, тоже как заяц, лежал выветренный за лето и побеленный солнечными лучами череп лошади.

К рассвету все поле было покрыто, и в белой безмерности исчезли и белый заяц и белый череп.

Мы чуть-чуть запоздали, и, когда пустили гончую, следы уже начали расплываться.

Когда Осман начал разбирать жировку, все-таки можно было с трудом отличать форму лапы русака от беляка: он шел по русаку. Но не успел Осман выпрямить след, как все совершенно растаяло на белой тропе, а на черной потом не оставалось ни вида, ни запаха.

Мы махнули рукой на охоту и стали опушкой леса возвращаться домой.

– Посмотри в бинокль, – сказал я товарищу, – что это белеется там на черном поле и так ярко.

– Череп лошади, голова, – ответил он.

Я взял у него бинокль и тоже увидел череп.

– Там что-то еще белеет, – сказал товарищ, – смотри полевей.

Я посмотрел туда, и там, тоже как череп, ярко-белый, лежал заяц, и в призматический бинокль можно даже было видеть на белом черные глазки. Он был в отчаянном положении: лежать – это быть всем на виду, бежать – оставлять на мягкой мокрой земле печатный след для собаки. Мы прекратили его колебание: подняли, и в тот же момент Осман, перевидев, с диким ревом пустился по зрячему.

Болото

Знаю, мало кто сиживал раннею весною на болотах в ожидании тетеревиного тока, и мало слов у меня, чтобы хоть намекнуть на все великолепие птичьего концерта в болотах перед восходом солнца. Часто я замечал, что первую ноту в этом концерте, далеко еще до самого первого намека на свет, берет кроншнеп. Это очень тонкая трель, совершенно не похожая на всем известный свист. После, когда закричат белые куропатки, зачуфыкают тетерева и токовик, иногда возле самого шалаша, заведет свое бормотанье, тут уж бывает не до кроншнепа, но потом при восходе солнца в самый торжественный момент непременно обратишь внимание на новую песню кроншнепа, очень веселую и похожую на плясовую: эта плясовая так же необходима для встречи солнца, как журавлиный крик.

Раз я видел из шалаша, как среди черной петушиной массы устроился на кочке серый кроншнеп, самка; к ней прилетел самец и, поддерживая себя в воздухе взмахами своих больших крыльев, ногами касался спины самки и пел свою плясовую. Тут, конечно, весь воздух дрожал от пения всех болотных птиц, и, помню, лужа при полном безветрии вся волновалась от множества пробудившихся в ней насекомых.

Вид очень длинного и кривого клюва кроншнепа всегда переносит мое воображение в давно прошедшее время, когда не было еще на земле человека. Да и все в болотах так странно, болота мало изучены, совсем не тронуты художниками, в них всегда себя чувствуешь так, будто человек на земле еще и не начинался.

Как-то вечером я вышел в болота промять собак. Очень парило после дождя перед новым дождем. Собаки, высунув языки, бегали и время от времени ложились, как свиньи, брюхом в болотные лужи. Видно, молодежь еще не вывелась и не выбиралась из крепей на открытое место, и в наших местах, переполненных болотной дичью, теперь собаки не могли ничего причуять и на безделье волновались даже от пролетающих ворон. Вдруг показалась большая птица, стала тревожно кричать и описывать вокруг нас большие круги. Прилетел и другой кроншнеп и тоже стал с криком кружиться, третий, очевидно, из другой семьи, пересек круг этих двух, успокоился и скрылся. Мне нужно было в свою коллекцию достать яйцо кроншнепа, и, рассчитывая, что круги птиц непременно будут уменьшаться, если я буду приближаться к гнезду, и увеличиваться, если удаляться, я стал, как в игре с завязанными глазами, по звукам бродить по болоту. Так мало-помалу, когда низкое солнце стало огромным и красным в теплых, обильных болотных испарениях, я почувствовал близость гнезда: птицы нестерпимо кричали и носились так близко от меня, что на красном солнце я видел ясно их длинные, кривые, раскрытые для постоянного тревожного крика носы. Наконец, обе собаки, схватив верхним чутьем, сделали стойку. Я зашел в направлении их глаз и носов и увидел прямо на желтой сухой полоске мха, возле крошечного кустика, без всяких приспособлений и прикрытия лежащие два большие яйца. Велев собакам лежать, я с радостью оглянулся вокруг себя, комарики сильно покусывали, но я к ним привык.

Как хорошо мне было в неприступных болотах и какими далекими сроками земли веяло от этих больших птиц с длинными кривыми носами, на гнутых крыльях пересекающих диск красного солнца!

Я уже хотел было наклониться к земле, чтобы взять себе одно из этих больших прекрасных яиц, как вдруг заметил, что вдали по болоту, прямо на меня шел человек. У него не было ни ружья, ни собаки и даже палки в руке, никому никуда отсюда пути не было, и людей таких я не знал, чтобы тоже, как я, могли под роем комаров с наслаждением бродить по болоту. Мне было так же неприятно, как если бы, причесываясь перед зеркалом и сделав при этом какую-нибудь особенную рожу, вдруг заметил в зеркале чей-то чужой изучающий глаз. Я даже отошел от гнезда в сторону и не взял яйца, чтобы человек этот своими расспросами не спугнул мне, я это чувствовал, дорогую минуту бытия. Я велел собакам встать и повел их на горбинку. Там я сел на серый, до того сверху покрытый желтыми лишайниками камень, что и селось нехолодно. Птицы, как только я отошел, увеличили свои круги, но следить за ними с радостью больше я не мог. В душе родилась тревога от приближения незнакомого человека. Я уже мог разглядеть его: пожилой, очень худощавый, шел медленно, наблюдая внимательно полет птиц. Мне стало легче, когда я заметил, что он изменил направление и пошел к другой горушке, где и сел на камень, и тоже окаменел. Мне даже стало приятно, что там сидит такой же, как я, человек, благоговейно внимающий вечеру. Казалось, мы без всяких слов отлично понимали друг друга, и для этого не было слов. С удвоенным вниманием смотрел я, как птицы пересекают красный солнечный диск; странно располагались при этом мои мысли о сроках земли и о такой коротенькой истории человечества; как, правда, все скоро прошло.

Солнце закатилось. Я оглянулся на своего товарища, но его уже не было. Птицы успокоились, очевидно, сели на гнезда. Тогда, велев собакам, крадучись, идти назади, я стал неслышными шагами подходить к гнезду: не удастся ли, думал я, увидеть вплотную интересных птиц. По кустику я точно знал, где гнездо, и очень удивлялся, как близко подпускают меня птицы. Наконец, я подобрался к самому кустику и замер от удивления: за кустиком все было пусто. Я тронул мох ладонью: он был еще теплый от лежавших на нем теплых яиц.

Я только посмотрел на яйца, и птицы, боясь человеческого глаза, поспешили их спрятать подальше.

слово о природе занимательные факты по окружающему миру (подготовительная группа) на тему

• Благая природа так обо всем позаботилась,

что повсюду ты находишь чему учиться
.Леонардо да Винчи

«Природа наделила человека стремлением к обнаружению истины».

(Марк Тулий Цицерон)

«Птицам даны крылья, рыбам — плавники, а людям, которые живут в природе, — изучение и познание природы; вот их крылья». (Х. Марти)

«Растет то, что мы взращиваем в душе, — таков вечный закон природы».

(Иоганн Вольфганг Гёте)

Все лучшее в природе принадлежит всем вместе. (Петроний)

Охранять природу — значит охранять Родину. (Пришвин М. М.)

Кто не любит природы, тот не любит человека, тот не гражданин. (Достоевский Ф. М.)

Все лучшее в природе принадлежит всем вместе. (Петроний)

Сила природы велика. (Цицерон)

Все совершенствует природа. (Лукреций)

Установлено самой природой. (Сенека)

Ближе всех к природе рождающая женщина: она одной стороной даже сама природа, а с другой — сам человек. (Пришвин М. М.)

Грандиозные вещи делаются грандиозными средствами. Одна природа делает великое даром. (Герцен А. И.)

В природе все мудро продумано и устроено, всяк должен заниматься своим делом, и в этой мудрости — высшая справедливость жизни. (Леонардо да Винчи)

Изучение и наблюдение природы породило науку. (Цицерон)

В природе нет ничего бесполезного. (Мишель Монтень)

Природа так обо всем позаботилась, что повсюду ты находишь, чему учиться. (Леонардо да Винчи)

Для иных природа — это дрова, уголь, руда, или дача, или просто пейзаж. Для меня природа — это среда, из которой, как цветы, выросли все наши человеческие таланты. (Пришвин М. М.)

Природа дает достаточно, чтобы удовлетворить естественные потребности. (Сенека)

Не будем… слишком обольщаться нашими победами над природой. За каждую такую победу она нам мстит. (Энгельс Ф.)

Нет ничего более изобретательного, чем природа. Поразительна мудрость природы, которая при таком бесконечном разнообразии сумела всех уравнять! (Эразм Роттердамский)

Значит, изгнать этот страх из души и потемки развеять Должны не солнца лучи и не света сиянье дневного, Но природа сама своим видом и внутренним строем. За основание тут мы берем положенье такое: Из ничего не творится ничто по божественной воле. Значит, нам смерть — ничто и ничуть не имеет значенья, Ежели смертной должна непременно быть духа природа. (Лукреций)

Самой природой так заведено. (Ливий)

Прогресс — закон природы. (Вольтер)

Все стремления и усилия природы завершаются человеком; к нему они стремятся, в него впадают, как в океан. (Герцен А. И.)

Нет ничего более упорядоченного, чем природа. (Цицерон)

Природу побеждают, только повинуясь ее законам. (Бэкон Ф.)

Природа подобна женщине, которая, показывая из-под нарядов то одну часть своего тела, то другую, подает настойчивым поклонникам некоторую надежду узнать ее когда-нибудь всю. (Дидро Д.)

Нет ничего красивее хорошо возделанного поля. (Цицерон)

Вся природа стремится к самосохранению. (Цицерон)

Природа никогда не заблуждается… Ненавистна природе всякая подделка, и всего лучше бывает то, что не искажено ни наукой, ни искусством.) (Эразм Роттердамский)

Обычай не мог бы побороть природу, ибо она всегда остается непобежденной. (Цицерон)

Умиление и восторг, которые мы испытываем от созерцания природы, — это воспоминание о том времени, когда мы были животными, деревьями, цветами, землей. Точнее: это — сознание единства со всем, скрываемое от нас временем. (Толстой Л. Н.)

Долина, немножко тихой воды и луч заката — самые простые вещи, самые обыкновенные, самые дорогие. (Рёскин Д.)

Потому мы радуемся, попадая в природу, что тут мы приходим в себя. (Пришвин М. М.)

Природа и искусство, материал и творение. Даже красоте надо помогать: даже прекрасное предстанет уродством, ежели не украшено искусством, что удаляет изъяны и полирует достоинства. Природа бросает нас на произвол судьбы — прибегнем же к искусству! Без него и превосходная натура останется несовершенной. У кого нет культуры, у того и достоинств вполовину. От человека, не прошедшего хорошей школы, всегда отдает грубостью; ему надо шлифовать себя, стремясь во всем к совершенству. (Грасиан-и-Моралес)

Кажется, что, по мере того как человечество подчиняет себе природу, человек становится рабом других людей либо же рабом своей собственной подлости. (Маркс К.)

Природа будет действовать на нас со всей своей силой только тогда, когда мы внесем в ощущение ее свое человеческое начало, когда наше душевное состояние, наша любовь, наша радость или печаль придут в полное соответствие с природой и нельзя уже будет отделить свежесть утра от света любимых глаз и мерный шум леса от размышлений о прожитой жизни. (Паустовский К. Г.)

Природа не признаёт шуток; она всегда правдива, всегда серьезна, всегда строга; она всегда права; ошибки же и заблуждения исходят от людей. (Гёте И.)

Соприкосновение с природой есть самое последнее слово всякого прогресса, науки, рассудка, здравого смысла, вкуса и отличной манеры. (Достоевский Ф. М.)

Ставная склонность человека направлена на то, что соответствует природе. (Цицерон)

Небо и земля — долговечны. Небо и земля долговечны потому, что они существуют не для себя. Вот почему они могут быть долговечны. (Лао-Цзы, Дао Дэ Цзин)

Небо и Земля разделены, но они делают одно дело. (Конфуций)

— Что даром-то так сидеть? Даром никто не накормит. Под лежачий камень и вода не течет. (Г.П.Данилевский «Девятый вал»)

— Читатель, истину любя, Примолвлю к басне я, и то не от себя – Не попусту в народе говорится: Не плюй в колодец, пригодится Воды напиться. (И.А.Крылов. «Лев и мышь»)

Высказывания о природе.

«Наш мир так же сложен и уязвим, как паутина. Коснитесь одной паутинки, и дрогнут все остальные. А мы не просто касаемся паутины, — мы оставляем в ней зияющие дыры. Растениям и животным некому писать, за них некому заступиться, кроме нас, людей, которые вместе с ними населяют эту планету, но не являются ее собственниками». (Джеральд Даррелл)

«Вода!… Ты не просто необходима для жизни, ты и есть жизнь….Ты не терпишь примесей, ты не выносишь ничего чужеродного, ты — божество, которое так легко вспугнуть…» (Антуан де Сент-Экзюпери)

«Законы природы — суровые, неумолимые силы, не знающие ни морали, ни приспособления». (К. Фогт)

«Природа породила и создала нас для каких-то больших (более значительных) дел». (Марк Тулий Цицерон)

«Природа наделила человека стремлением к обнаружению истины». (Марк Тулий Цицерон)

«Нет ничего более противного разуму и природе, чем случайность». (Марк Тулий Цицерон)

«Природа никогда не заблуждается. Ненавистна природе всякая подделка, и всего лучше бывает то, что не искажено ни наукой, ни искусством». (Эразм Роттердамский)

«Природа никогда не заблуждается. Ненавистна природе всякая подделка, и всего лучше бывает то, что не искажено ни наукой, ни искусством». (Эразм Роттердамский)

«Поразительна мудрость природы, которая при таком бесконечном разнообразии сумела всех уравнять!» (Эразм Роттердамский)

«Птицам даны крылья, рыбам — плавники, а людям, которые живут в природе, — изучение и познание природы; вот их крылья». (Х. Марти)

«Законам природы люди повинуются, даже когда борются против них». (И. Гёте)

«Природа — творец всех творцов». (И. Гёте)

«Растет то, что мы взращиваем в душе, — таков вечный закон природы». (Иоганн Вольфганг Гёте)

«Природа не знает остановки в своем движении и казнит всякую бездеятельность». (И. Гёте)

«Природа — единственная книга, на всех своих страницах заключающая глубокое содержание». (И. Гёте)

«Природа — это книга, которую надо прочитать и правильно понять…» (М. Налбандян)

«В природе нет ничего бесполезного». (М. Монтень)

«Из общения с природой вы вынесете столько света, сколько вы захотите, и столько мужества и силы, сколько вам нужно». (И. Зейме)

«Высшее благоразумие — это принять трудное решение оставить сей мир в таком виде, в каком мы его застали». (Б. Грасиан)

«Зная, что природа одна на всех, поймешь, что нет ни других, ни моего «я», ни смерти, ни жизни». (Гуань Инь Цзы)

«Природа говорит так: «Либо изучай мои законы, извлекай пользу, либо я порабощу тебя и, не давая никакой пользы, буду причинять еще и лишения». (М. Налбандян)

«Мы знаем действия многих причин, но мы не знаем причин многих действий». (Чарлз Калеб Колтон)

«В природе ничто не возникает мгновенно и ничто не появляется в свет в совершенно готовом виде». (Александр Иванович Герцен)

«Ни одна вещь не возникает беспричинно, но все возникает на каком-нибудь основании и в силу необходимости». (Демокрит)

«Каждый из нас действительно делает себя тем, чем он является в глазах другого». (К. Маркс)

«Не будем слишком обольщаться нашими победами над природой. За каждую такую победу она мстит нам». (Фридрих Энгельс)

«В природе — мир истины: он чудесно привлекает нас, как приятная противоположность миру призраков и лжи, в котором мы обыкновенно вращаемся, сами его создавая». (Г. Линднер)

«Природой нам даровано все — если бы мы только умели понимать жизнь!» (Лууле Виилма)

«Природа так обо всем позаботилась, что повсюду ты находишь чему учиться». (Леонардо да Винчи)

«Как могла бы природа быть столь светлой и прекрасной, если бы предназначенье человека не было таким же? » (Генри Дейвид Торо)

«Природа — творец всех творцов». (И. Гёте)

«Голоса природы звучат для тех, кто вступает в нее с открытым сердцем». (Николай Рерих)

«Человек может развиваться только в контакте с природой, а не вопреки ей» (Бианки Виталий).

«Только две вещи бесконечны — Вселенная и человеческая глупость, и я не совсем уверен относительно первой…» (Альберт Эйнштейн)

«Верная примета того, что во Вселенной где-то существует именно разумная жизнь — это то, что никто никогда не пытался войти с нами в контакт». Calvin and Hobbes (Bill Watterson)

«Моё богословие, если кратко — это предположение, что Вселенная была надиктована — но не подписана» (Christopher Morley)

«Есть теория, что как только кто-нибудь откроет великую тайну — как действительно устроена Вселенная — так известная нам Вселенная немедленно исчезнет и немедленно будет заменена чем-то совершенно иным — причудливым и необъяснимым… Также есть другая теория, которая объясняет, что это уже произошло…» (Douglas Adams)

«В ответе на вопрос — как это всё произошло — я предлагаю скромное предположение, что наша Вселенная — просто одна из тех вещей, которые случаются время от времени…» (Edward P. Tryon)

«Существует строго последовательная схема устройства Вселенной, хотя я и не знаю — что же такое схема» (Fred Hoyle)

«Технология — это устройство Вселенной таким образом, чтобы человек ничего не понял» (Max Frisch)

«Программирование сегодня — это соревнование между программистами, стремящимися создать программы с ещё большей степенью защиты от дурака и Вселенной, пытающейся произвести ещё более тупых идиотов… Вселенная пока что побеждает» (Rich Cook)

«Сила человеку дается от природы, умение говорить на благо родины – от души и ума, а богатство у многих от случая». (Биант около 590-530 до Р.Х.)

«Все, что делается согласно природе, должно считаться счастливым». (Марк Тулий Цицерон 106-43 до Р.Х.)

«Истинно благородный человек не рождается с великой душой, но сам себя делает таковым великолепными своими делами». (Франческо Петрарка 1304-1374)

«Природу побеждают, только повинуясь ее законам». (Френсис Бэкон 1561-1626)

«Природа всегда действует не спеша и по-своему экономно». (Шарль Луи де Секонда Монтескье, барон де ла Бред 1689-1755)

«Доброе – это прекрасное в действии». (Жан Жак Руссо 1712-1778)

«Природа — вечно изменчивое облако; никогда не оставаясь одной и той же, она всегда остается сама собой». (Ральф Уолдо Эмерсон 1803-1882)

«Природа не терпит не точностей и не прощает ошибок». (Ральф Уолдо Эмерсон 1803-1882)

«Природу нельзя застигнуть неряшливой и полураздетой, она всегда прекрасна». (Ральф Уолдо Эмерсон 1803-1882)

Верхоплавка

На воде дрожит золотая сеть солнечных зайчиков. Темно-синие стрекозы в тростниках и елочках хвоща. И у каждой стрекозы есть своя хвощевая елочка или тростинка: слетит и на нее непременно возвращается.

Очумелые вороны вывели птенцов и теперь сидят, отдыхают.

Листик, самый маленький, на паутинке спустился к реке и вот крутится, вот-то крутится.

Так я еду тихо вниз по реке на своей лодочке, а лодочка у меня чуть потяжеле этого листика, сложена из пятидесяти двух палочек и обтянута парусиной. Весло к ней одно – длинная палка, и на концах по лопаточке. Каждую лопаточку окунаешь попеременно с той и другой стороны. Такая легкая лодочка, что не нужно никакого усилия: тронул воду лопаточкой, и лодка плывет, и до того неслышно плывет, что рыбки ничуть не боятся.

Чего, чего только не увидишь, когда тихо едешь на такой лодочке по реке!

Вот грач, перелетая над рекой, капнул в воду, и это известково-белая капля, тукнув по воде, сразу же привлекла внимание мелких рыбок-верхоплавок. В один миг вокруг грачиной капли собрался из верхоплавок настоящий базар. Заметив это сборище, крупный хищник – рыба-шелеспер – подплыл и хвать своим хвостом по воде с такою силой, что оглушенные верхоплавки перевернулись вверх животами. Они бы через минуту ожили, но шелеспер не дурак какой-нибудь, он знает, что не так-то часто случается, что грач капнет и столько дурочек соберется вокруг одной капли: хвать одну, хвать другую, – много поел, а какие успели убраться, впредь будут жить, как ученые, и если сверху им капнет что-нибудь хорошее, будут глядеть в оба, не пришло бы им снизу чего-нибудь скверного.

Говорящий грач

Расскажу случай, который был со мной в голодном году. Повадился ко мне на подоконник летать желторотый молодой грачонок. Видно, сирота был. А у меня в то время хранился целый мешок гречневой крупы. Я и питался все время гречневой кашей. Вот, бывало, прилетит грачонок, я посыплю ему крупы и спрашиваю;

— Кашки хочешь, дурашка?

Поклюет и улетит. И так каждый день, весь месяц. Хочу я добиться, чтобы на вопрос мой: «Кашки хочешь, дурашка?», он сказал бы: «Хочу».

А он только желтый нос откроет и красный язык показывает.

— Ну ладно, — рассердился я и забросил ученье.

К осени случилась со мной беда. Полез я за крупой в сундук, а там нет ничего. Вот как воры обчистили: половинка огурца была на тарелке, и ту унесли. Лег я спать голодный. Всю ночь вертелся. Утром в зеркало посмотрел, лицо все зеленое стало.

«Стук, стук!» — кто-то в окошко.

На подоконнике грач долбит в стекло.

«Вот и мясо!» — явилась у меня мысль.

Открываю окно — и хвать его! А он прыг от меня на дерево. Я в окно за ним к сучку. Он повыше. Я лезу. Он выше и на самую макушку. Я туда не могу; очень качается. Он же, шельмец, смотрит на меня сверху и говорит:

— Хо-чешь, каш-ки, ду-раш-ка?

Ёж

Раз шёл я по берегу нашего ручья и под кустом заметил ежа. Он тоже заметил меня, свернулся и затукал: тук-тук-тук. Очень похоже было, как если бы вдали шёл автомобиль. Я прикоснулся к нему кончиком сапога — он страшно фыркнул и поддал своими иголками в сапог.

— А, ты так со мной! — сказал я и кончиком сапога спихнул его в ручей.

Мгновенно ёж развернулся в воде и поплыл к берегу, как маленькая свинья, только вместо щетины на спине были иголки. Я взял палочку, скатил ею ежа в свою шляпу и понёс домой.

Мышей у меня было много. Я слышал — ёжик их ловит, и решил: пусть он живёт у меня и ловит мышей.

Так положил я этот колючий комок посреди пола и сел писать, а сам уголком глаза всё смотрю на ежа. Недолго он лежал неподвижно: как только я затих у стола, ёжик развернулся, огляделся, туда попробовал идти, сюда, выбрал себе наконец место под кроватью и там совершенно затих.

Когда стемнело, я зажёг лампу, и — здравствуйте! — ёжик выбежал из-под кровати. Он, конечно, подумал на лампу, что это луна взошла в лесу: при луне ежи любят бегать по лесным полянкам.

И так он пустился бегать по комнате, представляя, что это лесная полянка.

Я взял трубку, закурил и пустил возле луны облачко. Стало совсем как в лесу: и луна и облако, а ноги мои были как стволы деревьев и, наверное, очень нравились ёжику: он так и шнырял между ними, понюхивая и почёсывая иголками задники у моих сапог.

Прочитав газету, я уронил её на пол, перешёл в кровать и уснул.

Сплю я всегда очень чутко. Слышу- какой-то шелест у меня в комнате. Чиркнул спичкой, зажёг свечу и только заметил, как ёж мелькнул под кровать. А газета лежала уже не возле стола, а посредине комнаты. Так я и оставил гореть свечу и сам не сплю, раздумывая:

„Зачем это ёжику газета понадобилась?» Скоро мой жилец выбежал из-под кровати — и прямо к газете; завертелся возле неё, шумел, шумел, наконец, ухитрился: надел себе как-то на колючки уголок газеты и потащил её, огромную, в угол.

Тут я и понял его: газета ему была как в лесу сухая листва, он тащил её себе для гнезда. И, оказалось, правда: в скором времени ёж весь обернулся газетой и сделал себе из неё настоящее гнездо. Кончив это важное дело, он вышел из своего жилища и остановился против кровати, разглядывая свечу-луну.

Я подпустил облака и спрашиваю:

— Что тебе ещё надо? Ёжик не испугался.

— Пить хочешь?

Я встал. Ёжик не бежит.

Взял я тарелку, поставил на пол, принёс ведро с водой и то налью воды в тарелку, то опять волью в ведро, и так шумлю, будто это ручеёк поплёскивает.

— Ну иди, иди.- говорю. — Видишь, я для тебя и луну устроил, и облака пустил, и вот тебе вода…

Смотрю: будто двинулся вперёд. А я тоже немного подвинул к нему своё озеро. Он двинется, и я двину, да так и сошлись.

— Пей, — говорю окончательно. Он и залакал. А я так легонько по колючкам рукой провёл, будто погладил, и всё приговариваю:

— Хороший ты малый, хороший! Напился ёж, я говорю:

— Давай спать. Лёг и задул свечу.

Вот не знаю, сколько я спал, слышу: опять у меня в комнате работа.

Зажигаю свечу, и что же вы думаете? Ёжик бежит по комнате, и на колючках у него яблоко. Прибежал в гнездо, сложил его там и за другим бежит в угол, а в углу стоял мешок с яблоками и завалился. Вот ёж подбежал, свернулся около яблок, дёрнулся и опять бежит, на колючках другое яблоко тащит в гнездо.

Так вот и устроился у меня жить ёжик. А сейчас я, как чай пить, непременно его к себе на стол и то молока ему налью в блюдечко — выпьет, то булочки дам — съест.

Михаил Пришвин. Жизнь, цитаты

Книга «Наш дом» В. Пришвиной заканчивается такими строками:

…Свет мудрости и свободы, то есть умение видеть мир разносторонне и в то же время цельно, льётся на нас со страниц пришвинской прозы. Михаил Михайлович как бы говорит нам: «Одной логикой, как сетью в море, вы не поймаете истину, потому что истина не золотая рыбка, а сам океан».

Пришвин доверяет самой силе жизни, силе текущего времени, которые в соединении с доброй волей человека образуют историю. Эта сила подобна силе бесчисленных малых ручьёв, размывающих почву и стремящихся в океан. Таким малым ручьём ощущает себя Пришвин: «Рано ли, поздно ли — ручей мой размоет скалу и, больше того, обратит её в плодоносную землю… Нет разных дорог для воды, все пути, рано ли, поздно ли, непременно приведут её в океан».

Отдельный человек — это как песнь маленькой птицы в общем хоре весенней жизни… Ещё раз вспомним: «Ночная птица соловей поёт — слышат все, а певца не видно. И если и увидишь при свете, то что прибавит к песне вид серенькой птички?»

Это образ себя самого. Именно таким он становится нам дОрог и значителен.

Когда мы приехали в Дунино, нашей первой весной мы услыхали соловьёв — не одного, не двух — это было целое соловьиное царство! Они пели в черёмуховых зарослях у самого нашего забора, и по всему высокому склону, и в кустарниках за рекой.

Прошло с тех пор много лет. Вокруг растёт человеческая жизнь… Но каждую весну совсем рядом поют всё те же соловьи…

* * *

Такие строки зовут открыть страницы — для начала хотя бы дневников Михаила Пришвина. Тем более, что в них он окрывается читателю совсем с новых сторон. Образ русского писателя становится ещё многограннее, ярче, ближе.

* * *

Из позднего дневника:

«..недоволен я собой: весь я в настроениях, нет смелости, прямоты, нет лукавства достаточного. Боже мой! как я жил, как я живу! Одно, одно только верно — это путь мой, тропинка моя извилистая, обманчивая, пропадающая…»

Запись эта — в дни переселения в… свой последний дом.

Кто так не думал? Перед подобной задачей ходил и великий Толстой, на старости лет метнулся было в осуществление, но не выдержал, погиб. А Пришвин, один из скромнейших его учеников в искусстве, записывает о том же, стоя на пороге старости, но записывает почти что с улыбкой. Нам ясно, это стояло и перед ним всю жизнь как сокровенная задача, и в то же время ясно и другое: им был найден ВЫХОД, или иначе — в нём совершилось некое преодоление, до которого не дожил Толстой.

21 марта 1931 года: «…мне совершенно необходима… комната, в которой я мог бы удобно работать и уезжать …без опасения за целостность архива моего. Мне сейчас комната нужна, необходима…»

«…Художнику запереться можно и надо от шума, от помех, но от жизни нельзя запираться — ты должен слышать постоянно течение… Ты пишешь в уединении, но чувствуешь текущую реку… Ныне праздное уединение позорно…»

…О мысли Достоевского, что о человеке скорее всего можно судить по его смеху, кто он такой — смех скорее всего обнаруживает СУТЬ человека.

Пришвин никогда НИ НАД ЧЕМ не смеётся, смеётся он всегда ЧЕМУ-ТО, и чему-то непременно хорошему. Он постигает, таким образом, само существо смеха как чистую радость… Вот кто — Пушкин, цельный человек, положил этому начало!

«…Мой дом над рекой… это чудо. Он сделан до последнего гвоздя из денег, полученных за сказки мои или сны…»

«…Вчера первый раз переночевал в своём доме. Начинаю пожинать урожай своего весеннего сева: посеял, всё лето боролся, растил — и вот мой дом, как яблоко, как мысль, поспевает, и звёзды небесные, как обстановка души моей, появляются над моими сенями.

…с веранды увидел Большую Медведицу и другие звёзды, с детства такие знакомые и родные.

И вся небесная обстановка моего домика была как мебель собственной души моей, и даже сама душа, казалось, досталась мне от первых пастухов…»

Запись эта станет понятной, если читатель узнАет, что дом, в котором Пришвин тогда ночевал, ещё стоял без полов, спал Михаил Михайлович на сколоченном наспех топчане, устланном свежим сеном. Вместо мебели вокруг стояли пни. Для работы Пришвину плотники тут же сколотили первый грубый стол.

Ещё надо представить себе местоположение дома и весь пейзаж: веранда выдвинута вперёд, расположена высоко и потому открыта на все четыре стороны. И раскинувшееся внизу за рекой до горизонта заречное поле, и широкое небо над ним, вечерами в звёздах — они воскрешали в памяти Пришвина его давнишнее путешествие в Киргизию, дикую в те годы страну, напоминавшую ему первую библейскую Книгу Бытия с её кочевниками-пастухами. Пришвин сливался тогда с душой пустынной земли, отдыхал у костров и в юртах, проникался поэзией пустыни и поэзией неба над ней…

О нём самом родилась тогда в степи легенда как о таинственном Чёрном арабе, едущем в Мекку. Через долгие годы нёс в себе художник эти образы. О них почти не вспоминал. Но в звёздную ночь, на высокой веранде под открытым и в безлунную ночь таким близким небом, эти образы оживают.

В путевом дневнике 1909 года Чёрный араб пишет:

«…Кто видел звёзды в ауле, того они всегда будут сопровождать… Сколько препятствий на пути к звёздам!.. Что такое это стремление к природе?

К звёздам, к звёздам поднимается эта старая земля. А может быть, звёзды опускаются к ней?.. И откроется простой путь к звёздам… И потому нужно дорожить жизнью: звезда придёт…»

Когда читаешь сейчас эти давние строки, приходит на ум: только сейчас мысль одинокого человека, заброшенного в пустыню, вошла целиком в нашу современность и стала всеобщей. В начале ХХ-го века для Пришвина эти слова были ЧИСТОЙ поэзией. В конце жизни он уже предвидел реальный вылет человека к звёздам! Писал об этом.

До осуществления не дожил всего несколько лет…

Слова о стремлении к звёздам можно понять и символически, и одновременно в жизненной их простоте: это желание увидать «знакомую звезду над своими сенями, как мебель собственной души».

Есть у Пришвина в одном из дневников запись, звучащая по-детски наивно:

«Не знаю, чем это объяснить, но Большую Медведицу начинаешь видеть почему-то с осени».

Объяснение этому простое: осенью она выходит из-за леса и появляется над нашей верандой именно в те часы, когда Михаил Михайлович туда выходит по вечерам. Это не мы её, а она нас осенью «начинает видеть», к нам «спускается», как мечтал об этом некогда Чёрный араб, кочуя в пустыне…

И ещё вспомним попутно одну запись в том давнем дневнике:

«Громадные жёлтые звёзды догнали луну, распахнулись в золотой одежде низко-пренизко, и если бы мальчик ловил звёзды сачком, как бабочек, то непременно поймал эту распахнувшуюся звезду… И может быть, где-нибудь, в самом деле, где только песок жёлтый-жёлтый, и воздух чистый-чистый, и тишина… И там в особые минуты, в полночь, звёзды спускаются к самой земле… и там, быть может, совсем маленькие чистые дети бегают с сачком в руках и ловят эти звёзды, и опять пускают. Ловят и пускают… И так до утра…»

Заметим: это было написано за ПОЛСТОЛЕТИЯ до появления Маленького принца у Экзюпери!

* Данные заметки составлены по книге В. Пришвиной «Наш дом».

* * *

«…У Капицы высшая физика, которую никто не понимает, у меня же искусство слова, его тоже мало кто понимает, но судить автора позволяют себе все…

Моё положение много труднее, и едва ли в мои годы хватит сил выдержать борьбу…»

…Всякая дружба есть ценность, переходящая в общечеловеческие драгоценные связи всеобщности и высокого мира… (стр. 124)

«…Налево на западе река цвела после заката октябрьским цветом с позолотою, на востоке река лежала под месяцем в его полнолунии.

Было две реки, как две души: в одну сторону — человека под конец жизни, с его робкой надеждой на будущее, в другую — души там, на том свете, где мы все когда-нибудь будем. Туда и сюда, на запад и на восток, и поминутно повёртывался, как будто в поисках точки зрения, откуда можно было бы смотреть и видеть то и другое…»

«…Суровые облака — и река им отвечает: лежит холодная, гдядит загадочно, как кошка, когда ей ничего от человека не нужно. И ты на неё смотришь и узнаёшь не по себе, а со стороны: кошка и кошка глядит!..»

«…Вчера день весь был очень задумчивый, как, бывает, хмурится очень добрый человек. До того было темно и тихо, что трудно оторвать глаза от реки: тянет и тянет самого в эту тишину и раздумчивость…»

«…Буду сад сажать великодушно, в чувстве «помирать собирайся — рожь сей»*.

* эта запись в дневнике сделана Михаилом Михайловичем, когда он уже осознавал, что жить ему осталось недолго: ему шёл 75-й год…

* * *

«…Начало непременно глупо, в том смысле глупо, что оно является преодолением логического разума: нужно мысль свою логически довести до последнего конца, потому что логически мыслить — это значит стареть…

…И когда эта мысль дойдёт до конца и умрёт, то из этой старой шкуры змеи выползет молодая, живая, бессмысленная инициатива.

И в этом смысле всякое начало ГЛУПО. Часто в сказках даже и нарочито глупо: жил-был на свете серенький козлик…»

«…и когда устал, то почувствовал обман мечты, завлекающей делать сад. Будь у меня земля в то время, когда зарождалась эта мечта, и выйди я тогда на эту работу, я был бы отличным садовником. Но сада у меня не было, я стал работать над словом и вырастил сад из слов такой большой, что в нём тысячи гуляют и миллионы пройдут в нём…»

«…прибрала к рукам разбалованных детей, навела порядок в хозяйстве, обрадовала мужа, он ДАЖЕ ПИТЬ ПЕРЕСТАЛ, и родила ему сына.

— Откуда же это взялось у неё, — спросил я, — что переделала к хорошему всех от мала до велика?

— Понятно всё, — ответил он, — первое, что не ела белого хлеба, второе, что неграмотная, третье — не ездила по железной дороге.

От этих слов я стал понимать ещё меньше. А лесник рассказывал о том, что её старик отец, 90 лет ему, со старухой приезжал, понравилось…

— Что же понравилось?..

— А понравилось, что белый хлеб купить можно: два-три рубля — и батон. Сиди, ешь и радуйся.

И я понял… ведь это нам хорошо, что там где-то на чёрном хлебе сидят хорошие люди, им же самим хочется хорошего хлеба. И все, кто хотят людям дать хлеба, должны решить задачу: как сделать, чтобы при переходе на хороший хлеб человек тоже бы делался лучше…»

«…А может быть, не было времени, когда так страстно не хватались бы люди за растения: все, кто может, сажают сады. Это значит, во-первых, что люди живут как бессмертные, презирая своё знание смерти; во-вторых, это значит, что лучшее у человека есть действительно рай (сад)…»

«…Никогда не поздно посадить дерево: пусть плоды не себе достанутся, но радость жизни у старика начинается с раскрытием почки посаженного растения…»

«…Жить и любить — это значит вновь и вновь делать в ближнем открытия, а составил мнение — значит, окончил, приговорил жизнь…»

«…конечно, поэзия есть поэзия, а жизнь есть жизнь. Но поэзию человеку можно сгустить в жизнь, то есть что сущность поэзии и жизни одна, как сущность летучего и сгущённого твёрдого воздуха…»

«…Сколько в жизни ездил, искал, и в конце концов оказалось — искал того, что у меня было в детстве и что я потерял…»

«…Что же это нас манит в природе? Откуда гармония? Думаю, что манит нас сотворчество, в котором находятся все живые и неживые существа мироздания… Мне кажется, что всю природу можно найти в душе человека со всеми лугами, цветами, волками, голубями… Но всего человека вместить в природу невозможно…

Гордиться тут особенно нечем — вся природа всем составом своим сотрудничает с человеком в создании слова как высшей формы. И в этом смысле слово человеческое много значительней солнца, от которого как будто рождается вся жизнь на земле…»

«…Каждый цветок — это дом, каждый листик зелёный создан, чтобы укрыть цветок, когда что-то с ним случится… Душа прячется к себе в дом и тихо радуется, что есть где укрыться от непогоды, и в тишине прийти в себя, и обождать, когда захочется выйти наружу, и разбежаться во всём на полях и лесах…»

«…Когда человек находит в природе дерево, птицу… — живое личное существо — он создаёт о нём миф и утверждает тем самым человека в природе. Этим путём я шёл в своём писательстве, и мой метод такого изучения природы мои читатели поняли как любовь…»

«…Неужели напрасно пел соловей в весеннем саду?..»

«Первый естественный выход — это всегда протест, борьба, революция… Революция с далёких времён Пугачёва и Разина шла как наводнение, срывая плотины государственных сооружений. Она шла от обиды народной и выгоняла людей, как выгоняет вода животных с их личных норок и гнёзд…»

«…Жизнь основана на доверии, которое не всегда оправдывается, значит, на доверии героическом и жертвенном…»

…Ребёнок наблюдает мир бескорыстно, то есть не подставляя, не навязывая свои вкусы и оценки. Ему чужд вторичный процесс формулировок, обобщений, теоретизации… (стр. 176)

«…К сказкам, поэзии все относятся как к чему-то несущественному, обслуживающему отдых человека. Но почему же в конце-то концов от всей жизни остаются одни только сказки, включая в это так называемую историю?..»

«Мучился всю жизнь над тем, чтоб вместить поэзию в прозу»

«…Я кричу! Но мой крик в золотой пустыне возвращается ко мне обратно, и я, как… древнейший человек, делаю из глины первый сосуд и заключаю в него для друга …перебегающую жизненную силу. И это всё равно: там была вода и глина, теперь у меня дух мой и слово, и я из слова делаю форму…»

«Ночная птица соловей поёт — слышат все, а певца не видно. И если и увидишь при свете, то что прибавит к песне вид серенькой птички?»

«…Но я слышу, как говорят звёзды, и иду…»

* * *

«1953 г. июнь …Как нелегко жилось, как удалось уцелеть! И я хочу всё-таки в автобиографии представить жизнь эту как счастливую. И сделаю это, потому что касался в творчестве природы и знал, что ЖИЗНЬ есть СЧАСТЬЕ».

«1950 г. 24 сентября. Прочитал в „Литературной газете“ разнос „Серой Совы“… Л. сказала, что зА ночь я постарел на десять лет… Беззащитность моя связана с моей профессией».

Пришвин тяжело переживал невозможность… высказаться как писатель до конца… И он то мужественно выправляется, то безвыходно страдает.

Запись тех дней:

«…Конечно, наше время есть и начало чего-то и конец. Хочется войти в начало, но и конца не хочется переживать: пусть оно кончается без меня, я же войду в начало. Мало того! мне кажется, я рождаюсь, не имея возможности об этом сказать кому-нибудь, и оттого мне хочется на старости, как ребёнку, плакать и жаловаться…»

1949-й?.. «Теперь стали записывать голос, и через сто лет нас будут видеть, слышать, и вот всё это от нас останется людям, только нас самих всё-таки не будет. Так что всё, на что мы истратились — скажем, Шаляпин пел, Пришвин писал, Уланова танцевала — всё это наше так и останется, а мы сами… но что это „сам“. Это всё, что мы не могли людям раскрыть…»

Человеку 77 лет — и он всё ещё сам для себя влекущая тайна, которая должна раскрыться, чтоб ВСЕМ что-то своё ОТДАТЬ, и отсюда настойчивое желание, более того, требование к себе: «людям РАСКРЫТЬ».

«…Сердце стало сдавливать, и ходить стало совсем плохо…»

…Нужно скорее, скорее делать — успеть «людям раскрыть»!

Он сбрасывает все неудачи и препятствия, как балласт. Вот записи Пришвина, сделанные под Новый год (1948-й и 1949-й):

«…Намеченные достижения не удались: ни роман ещё не доведен, ни собрания сочинений не достиг. И даже собака моя любимая больна, и, может быть, и не будет жива. Но зато я существую, да, я словом своим по силам своим жизнь изменяю, творю — значит, я существую».

«Жизнь ужасно страшна, но мы, наверное, идём к лучшему».

Ещё летом Пришвин составил для издательства «Молодая гвардия» сборник «Весна света» с новыми вводами к каждому разделу. Редактор книги Г.А. Ершов (зная о состоянии здоровья Михаила Михайловича) сделал так, чтобы книга вышла поскорее и была нарядной. За три дня до Нового года он принёс Пришвину сигнальный экземпляр. Книга в прекрасной оформлении была для Михаила Михайловича подарком. Он записывает:

«…Мало ли чего в нашей жизни было разбито, но я спас и вывел людям весну света…»

И ещё: «…если это правда, так вот и моё счастье».

Власть над собой, над временем, над самой жизнью. Так он вскоре и ушёл от нас, как будто по собственной воле, не спеша, приказал себе и вышел из времени, и вошёл в вечность — в таинственный круговорот своей любимой природы…

…За несколько минут до кончины (отказывало сердце) он задыхался — то приподнимется, то ляжет, а я (ред. — Валерия Дмитриевна завершает главу о жизни мужа) беспомощно, бессильно, в мУке душевной просила: «Потерпи!», чем-то старалась помочь… Он сурово, почти гневно, и не мне, а скорее себе или куда-то в пространство, бросил:

«С этим мы должны справляться сами…»

Энергичным движением отвернулся к стенке, лёг на правый бок, подложил ладошку под щеку — мирный жест засыпания. Через несколько мгновений его не стало…

* * *

«…Тот маленький дом, в котором мы рождаемся, разрушается со временем, как и гнездо у птиц: птицы вылетают на большой простор, предоставляя гнездо дождям и бурям, а человек должен непременно достигнуть такого простора, чтобы тело своё почувствовать вместе со всей землёй, её воздухом, светом, водой, огнём и всем населением, как свой собственный дом…»

М. М. Пришвин

Золотой луг

У нас с братом, когда созревают одуванчики, была с ними постоянная забава. Бывало, идем куда-нибудь на свой промысел — он впереди, я в пяту.

Сережа! — позову я его деловито. Он оглянется, а я фукну ему одуванчиком прямо в лицо. За это он начинает меня подкарауливать и тоже, как зазеваешься, фукнет. И так мы эти неинтересные цветы срывали только для забавы. Но раз мне удалось сделать открытие.

Мы жили в деревне, перед окном у нас был луг, весь золотой от множества цветущих одуванчиков. Это было очень красиво. Все говорили: Очень красиво! Луг — золотой.

Однажды я рано встал удить рыбу и заметил, что луг был не золотой, а зеленый. Когда же я возвращался около полудня домой, луг был опять весь золотой. Я стал наблюдать. К вечеру луг опять позеленел. Тогда я пошел, отыскал, одуванчик, и оказалось, что он сжал свои лепестки, как все равно если бы у вас пальцы со стороны ладони были желтые и, сжав в кулак, мы закрыли бы желтое. Утром, когда солнце взошло, я видел, как одуванчики раскрывают свои ладони, и от этого луг становился опять золотым.

С тех пор одуванчик стал для нас одним из самых интересных цветов, потому что спать одуванчики ложились вместе с нами, детьми, и вместе с нами вставали.