«Герой нашего времени» психологический роман. Печорин главный герой произведения мечтал о подвигах, но из-за своего бездействия не смог добиться ничего в жизни. Опустошенный морально он глубоко несчастен. При прекрасных внешних данных, блестящем образовании у него нет друзей, любимой женщины. Он слишком много думал, но мало делал для того, чтобы изменить жизнь в лучшую сторону.
Цитаты из романа «Герой нашего времени» можно использовать в нашей жизни. Они несут жизненный смысл и будут использоваться вечно, передаваясь из поколения в поколение.
Часть первая
I. Бэла
Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения.Удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда, и, верно, будет когда-нибудь опять.[…] и если б все люди побольше рассуждали,то убедились бы, что жизнь не стоит того,чтоб об ней так много заботиться…В сердцах простых чувство красоты и величия природы сильнее, живее во сто крат, чем в нас, восторженных рассказчиках на словах и на бумаге.Уж эта мне Азия! что люди, что речки — никак нельзя положиться! (штабс-капитан Максим Максимыч)Слава — это удача, и чтоб добиться ее, надо только быть ловким.
Максим Максимыч
Максим Максимыч
Сослуживец Печорина, на момент повествования ему около 50 лет:
«…Он казался лет пятидесяти…»
О внешности известно лишь, что Максим Максимыч носит усы, лицо его очень загорело:
«…смуглый цвет лица его показывал, что оно давно знакомо с закавказским солнцем, и преждевременно поседевшие усы не соответствовали его твердой походке и бодрому виду…»
Происходит из небогатой, незнатной семьи, малообразован:
«…Что ему во мне? Я не богат, не чиновен…»
«…Где нам, необразованным старикам, за вами гоняться!…»
Родных не имеет:
«…Надо вам сказать, что у меня нет семейства: об отце и матери я лет двенадцать уж не имею известия, а запастись женой не догадался раньше, – так теперь уж, знаете, и не к лицу»
Имеет воинское звание штабс-капитана, служит в 3-м Кавказском Линейном батальоне уже более 10 лет:
«…Штабс-капитан не отвечал ни слова…»
«…Теперь считаюсь в третьем линейном батальоне…»
«…я лет десять стоял там в крепости с ротою, у Каменного Брода…»
Автор подчеркивает, что его герой – уважаемый человек:
«…Сознайтесь, однако ж, что Максим Максимыч человек, достойный уважения?…»
Главными достоинствами старого солдата являются его доброта и скромность:
«…Послушайте, Максим Максимыч! – сказал Печорин, приподнявшись. – Ведь вы добрый человек…»
«…я начинал разделять беспокойство доброго штабс-капитана…»
«…И вправду молвить: что ж я такое, чтоб обо мне вспоминать перед смертью?…»
Совершенно не употребляет спиртное и вкусно готовит:
«…Нет с, благодарствуйте, не пью <�…> Я дал себе заклятье»
«…Максим Максимыч имел глубокие сведения в поваренном искусстве: он удивительно хорошо зажарил фазана, удачно полил его огуречным рассолом…»
Гостеприимен, дружелюбен, легко налаживает общение с людьми, будь то его сослуживцы, будь они черкесские абреки:
«…Очень рад, очень рад. Вам будет немножко скучно… ну, да мы с вами будем жить по-приятельски…»
«…Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадьбу: он отдавал старшую дочь замуж, а мы были с ним кунаки: так нельзя же, знаете, отказаться, хоть он и татарин…»
«…приехал Казбич <�…> я попотчевал его чаем, потому что хотя разбойник он, а все-таки был моим кунаком»
Однако его простота и общительность не мешают ему быть наблюдательным и осторожным:
«…Недаром на нем эта кольчуга, – подумал я, – уж он, верно, что?нибудь замышляет…»
«…дверь во вторую комнату была заперта на замок, и ключа в замке не было. Я все это тотчас заметил…»
«…притом осторожность никогда не мешает…»
Не хватает Максиму Максимычу лишь опыта в общении с женщинами:
«…Что было с нею мне делать? Я, знаете, никогда с женщинами не обращался; думал, думал, чем ее утешить, и ничего не придумал…»
Он легко поддается эмоциям и довольно обидчив:
«…Поверите ли? я, стоя за дверью, также заплакал, то есть, знаете, не то чтобы заплакал, а так – глупость!…»
«…А… ты?.. а вы? – пробормотал со слезами на глазах старик… – сколько лет… сколько дней… да куда это?..»
«…пошел ходить по двору около своей повозки, показывая, будто осматривает колеса, тогда как глаза его поминутно наполнялись слезами…»
«…Еще, признаться, меня вот что печалит: она перед смертью ни разу не вспомнила обо мне; а кажется, я ее любил как отец… ну, да Бог ее простит!…»
«…Да, – сказал он наконец, стараясь принять равнодушный вид, хотя слеза досады по временам сверкала на его ресницах, – конечно, мы были приятели, – ну, да что приятели в нынешнем веке!…»
Журнал Печорина
Предисловие
История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она — следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление. Исповедь Руссо имеет уже недостаток, что он читал её своим друзьям.
I. Тамань
Признаюсь, я имею сильное предубеждение против всех слепых, кривых, глухих, немых, безногих, безруких, горбатых и проч. Я замечал, что всегда есть какое-то странное отношение между наружностью человека и его душою: как будто с потерею части тела душа теряет какое-нибудь чувство.Порода в женщинах, как и в лошадях, великое дело; это открытие принадлежит Юной Франции. Она, то есть порода, а не Юная Франция, большею частью изобличается в поступи, в руках и ногах; особенно нос много значит. Правильный нос в России реже маленькой ножки.
Бэла
Бэла
Младшая дочь татарского князя, семья которой состоит из отца, старшей сестры и брата:
«..я княжеская дочь!..»
«…меньшая дочь хозяина…»
«…хоть он и татарин…»
«…Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадьбу…»
«…он отдавал старшую дочь замуж…»
«…Сынишка его, мальчик лет пятнадцати…»
Возраст – 16 лет:
«…девушка лет шестнадцати…»
Признанная красавица,
«…«Прелесть! – отвечал он…»
«…она была хороша: высокая, тоненькая…»
«…не один Печорин любовался хорошенькой княжной…»
«…азиатская красавица…»
«…это милое личико!..»
«…она у нас так похорошела, что чудо; с лица и с рук сошел загар, румянец разыгрался на щеках…»
«…глаза черные, как у горной серны, так и заглядывали к вам в душу…»
«…Что за глаза! они так и сверкали, будто два угля…»
Вероисповедание девушки точно не определено, но однозначно она не христианка:
«…Начала печалиться о том, что она не христианка, и что на том свете душа ее никогда не встретится с душою Григория Александровича…»
«…Я хотел было поставить крест, да, знаете, неловко: все-таки она была не христианка…»
Воспитание и образование отсутствуют:
«…Ага! – подумал я, – и в тебе, душенька, не молчит разбойничья кровь!..»
«…любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни…»
«..невежество и простосердечие одной…»
Родной язык татарский, русского языка не знает:
«…бился с нею Григорий Александрович; между тем учился по-татарски, и она начинала понимать по нашему…»
Любит свою семью и тоскует по ней:
«…все грустила, напевала свои песни вполголоса, так что, бывало, и мне становилось грустно, когда слушал ее из соседней комнаты…»
«…ей хотелось в горы, домой…»
Горда и независима:
«…первые дни она молча гордо отталкивала подарки, которые тогда доставались духанщице и возбуждали ее красноречие…»
«…я не раба его – я княжеская дочь!..»
«…Дьявол, а не женщина!»
В противовес этому обладает умеет веселиться, любит плясать:
«…Уж какая, бывало, веселая, и все надо мной, проказница, подшучивала…»
«…я буду весела. – И с хохотом схватила свой бубен, начала петь, плясать и прыгать около меня…»
«…Она, бывало, нам поет песни иль пляшет лезгинку… А уж как плясала! видал я наших губернских барышень <�…> только куда им! совсем не то!..»
Рукодельница:
«…а вышивает золотом – чудо!..»
Влюбляется в Печорина:
«…мне стало досадно, что никогда ни одна женщина меня так не любила…»
«…она нам призналась, что с того дня, как увидела Печорина, он часто ей грезился во сне и что ни один мужчина никогда не производил на нее такого впечатления…»
Гибнет от руки Казбича:
«…На другой день рано утром мы ее похоронили за крепостью, у речки, возле того места, где она в последний раз сидела…»
Часть вторая (Окончание журнала Печорина)
II. Княжна Мери
Надобно отдать справедливость женщинам: они имеют инстинкт красоты душевной.Из двух друзей всегда один раб другого, хотя часто ни один из них в этом себе не признается.Я глупо создан: ничего не забываю, — ничего!О самолюбие! ты рычаг, которым Архимед хотел приподнять земной шар!..Женщины любят только тех, которых не знают.Русские барышни большею частью питаются только платонической любовью, не примешивая к ней мысли о замужестве; а платоническая любовь самая беспокойная.Княжна, кажется, из тех женщин, которые хотят, чтоб их забавляли; если две минуты сряду ей будет возле тебя скучно, ты погиб невозвратно: твое молчание должно возбуждать её любопытство, твой разговор — никогда не удовлетворять его вполне; ты должен её тревожить ежеминутно; она десять раз публично для тебя пренебрежет мнением и назовет это жертвой и, чтоб вознаградить себя за это, станет тебя мучить — а потом просто скажет, что она тебя терпеть не может. Если ты над нею не приобретешь власти, то даже её первый поцелуй не даст тебе права на второй; она с тобою накокетничается вдоволь, а года через два выйдет замуж за урода, из покорности к маменьке, и станет себя уверять, что она несчастна, что она одного только человека и любила, то есть тебя, но что небо не хотело соединить её с ним, потому что на нем была солдатская шинель, хотя под этой толстой серой шинелью билось сердце страстное и благородное… (Печорин Грушницкому)Странная вещь сердце человеческое вообще, и женское в особенности!Я уже прошел тот период жизни душевной, когда ищут только счастия, когда сердце чувствует необходимость любить сильно и страстно кого-нибудь, — теперь я только хочу быть любимым, и то очень немногими; даже мне кажется, одной постоянной привязанности мне было бы довольно: жалкая привычка сердца!..Нет женского взора, которого бы я не забыл при виде кудрявых гор, озаренных южным солнцем, при виде голубого неба или внимая шуму потока, падающего с утеса на утес.Где есть общество женщин — там сейчас явится высший и низший круг.Никогда не должно отвергать кающегося преступника: с отчаяния он может сделаться ещё вдвое преступнее… и тогда…Женщины! женщины! кто их поймет? Их улыбки противоречат их взорам, их слова обещают и манят, а звук их голоса отталкивает… То они в минуту постигают и угадывают самую потаенную нашу мысль, то не понимают самых ясных намеков… (Грушницкий)Вы, мужчины, не понимаете наслаждений взора, пожатия руки, а я, клянусь тебе, я, прислушиваясь к твоему голосу, чувствую такое глубокое, странное блаженство, что самые жаркие поцелуи не могут заменить его.Музыка после обеда усыпляет, а спать после обеда здорово: следовательно, я люблю музыку в медицинском отношении.Беспокойная потребность любви, которая нас мучит в первые годы молодости, бросает нас от одной женщины к другой, пока мы найдем такую, которая нас терпеть не может: тут начинается наше постоянство — истинная бесконечная страсть, которую математически можно выразить линией, падающей из точки в пространство; секрет этой бесконечности — только в невозможности достигнуть цели, то есть конца.Есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет!Честолюбие есть не что иное как жажда власти, а первое мое удовольствие — подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха — не есть ли первый признак и величайшее торжество власти?Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, — не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастие? Насыщенная гордость.Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить её к действительности: идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение даёт уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара.Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится до самого моря. Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов; душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца её иссушит; она проникается своей собственной жизнью, — лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие божие.Любовь, которую мы читаем в глазах, ни к чему женщину не обязывает, тогда как слова…Такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я её отрезал и бросил, — тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей её половины. (ср. слова Печорина с репликой героя драмы «Два брата»)Многим все вообще эпитафии кажутся смешными, но мне нет, особенно когда вспомню о том, что под ними покоится.Все почти страсти начинаются так, и мы часто себя очень обманываем, думая, что нас женщина любит за наши физические или нравственные достоинства; конечно, они приготовляют её сердце к принятию священного огня, а все-таки первое прикосновение решает дело.Были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права!.. И что ж? эти лампады, зажженные, по их мнению, только для того, чтобы освещать их битвы и торжества, горят с прежним блеском, а их страсти и надежды давно угасли вместе с ними, как огонек, зажженный на краю леса беспечным странником! Но зато какую силу воли придавала им уверенность, что целое небо со своими бесчисленными жителями на них смотрит с участием, хотя немым, но неизменным!.. А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или судьбою… (ч. III «Фаталист»)Я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание их хитростей и замыслов, — вот что я называю жизнью.Нет ничего парадоксальнее женского ума; женщин трудно убедить в чем-нибудь, надо их довести до того, чтоб они убедили себя сами; порядок доказательств, которыми они уничтожают свои предубеждения, очень оригинален; чтоб выучиться их диалектике, надо опрокинуть в уме своем все школьные правила логики.С тех пор, как поэты пишут и женщины их читают (за что им глубочайшая благодарность), их столько раз называли ангелами, что они в самом деле, в простоте душевной, поверили этому комплименту, забывая, что те же поэты за деньги величали Нерона полубогом.Надо мною слово жениться имеет какую-то волшебную власть: как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен на ней жениться, — прости любовь! мое сердце превращается в камень, и ничто его не разогреет снова. Я готов на все жертвы, кроме этой; двадцать раз жизнь свою, даже честь поставлю на карту… но свободы моей не продам.Натура — дура,
Судьба — индейка, А жизнь — копейка.
Умереть так умереть! потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я — как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что ещё нет его кареты. Но карета готова… прощайте!..Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия: я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их радости и страданья — и никогда не мог насытиться.Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно!Думая о близкой и возможной смерти, я думаю об одном себе: иные не делают и этого. Друзья, которые завтра меня забудут или, хуже, возведут на мой счет бог знает какие небылицы; женщины, которые, обнимая другого, будут смеяться надо мною, чтоб не возбудить в нем ревности к усопшему, — бог с ними! Из жизненной бури я вынес только несколько идей — и ни одного чувства. Я давно уж живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без участия.Вот люди! все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, — а потом умывают руки и отворачиваются с негодованием от того, кто имел смелость взять на себя всю тягость ответственности. Все они таковы, даже самые добрые, самые умные!..
III. Цитаты из разных частей
Кто знает наверное, убежден ли он в чем или нет?.. и как часто мы принимаем за убеждение обман чувств или промах рассудка!..Мало ли людей, начиная жизнь, думают кончить ее, как Александр Великий или лорд Байрон, а между тем целый век остаются титулярными советниками?..«..А первое моё удовольствие — подчинять моей воли всё, что меня окружает; Быть для кого-то причиною радостей и страданий, не имея на то никакого положительного права, — не самая ли это сладкая пища нашей гордости?»«…верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные…»Никому не рассказывайте о своих несчастьях: друзей это опечалит, а врагов развеселит.Завтра она захочет вознаградить меня. Я все это уж знаю наизусть — вот что скучно!Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…И к свисту пули можно привыкнуть.Под конец вечера разговор принял философско-метафизическое направление; толковали об убеждениях: каждый был убежден в разных разностях.И, может быть, я завтра умру!… и не останется на земле ни одного существа, которое поняло бы меня совершенно.В вашей галиматье, однако ж, есть идея!Может быть, ты оттого-то именно меня и любила: радости забываются, а печали никогда!Нет в мире человека, над которым прошедшее приобретало бы такую власть, как надо мною. Всякое напоминание о минувшей печали или радости болезненно ударяет в мою душу и извлекает из нее все те же звуки, я глупо создан: ничего не забываю, ничего.Рабом я быть не могу, а повелевать в этом случае — труд утомительный.Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его; первый, быть может, через час простится с вами и миром навеки, а второй…После всего этого как бы, кажется, не сделаться фаталистом? Но кто знает наверное, убежден ли он в чем или нет?.. и как часто мы принимаем за убеждение обман чувств или промах рассудка!…Я люблю сомневаться во всем: это расположение ума не мешает решительности характера — напротив, что до меня касается, то я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает. Ведь хуже смерти ничего не случится — а смерти не минуешь!Многое не говорится, а отгадывается.Что началось необыкновенным образом, то должно так же и закончиться.Есть люди, с которыми непременно должно соглашаться.И если б все люди побольше рассуждали, то убедились бы, что жизнь не стоит того, чтоб об ней так сильно заботиться.Мне хотелось вас заставить рассказать что-нибудь; во-первых, потому что слушать менее утомительно; во-вторых, нельзя проговориться; в-третьих, можно узнать чужую тайну; в-четвертых, потому что такие умные люди, как вы, лучше любят слушателей, чем рассказчиков.Я никогда сам не открываю своих тайн, а ужасно люблю, чтоб их отгадывали, потому что таким образом я всегда могу при случае от них отпереться.Я его понял, и он за это меня не любит, хотя мы наружно в самых дружеских отношениях.Ей хочется говорить со мной, ей мешают, — что ж ей захочется вдвое более.Грустно видеть, когда юноша теряет лучшие свои надежды и мечты, когда пред ним отдергивается розовый флер, сквозь который он смотрел на дела и чувства человеческие, хотя есть надежда, что он заменит старые заблуждения новыми, не менее проходящими, но зато не менее сладкими…У меня есть предчувствие… знакомясь с женщиной, я всегда безошибочно отгадывал, будет она меня любить или нет…Взгляд его — непродолжительный, но проницательный и тяжелый, оставлял по себе неприятное впечатление нескромного вопроса и мог бы казаться дерзким, если б не был столь равнодушно спокоен.Неужели зло так привлекательно?..… мы почти всегда извиняем то, что понимаем.Нет проку в том, кто старых друзей забывает!..Ах, подарки! чего не сделает женщина за цветную тряпичку!..Ведь есть, право, этакие люди, у которых на роду написано, что с ними должны случаться разные необыкновенные вещи!Вот люди! все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, — а потом умывают руки и отворачиваются с негодованием от того, кто имел смелость взять на себя всю тягость ответственности. Все они таковы, даже самые добрые, самые умные!..Думая о близкой и возможной смерти, я думаю об одном себе: иные не делают и этого. Друзья, которые завтра меня забудут или, хуже, возведут на мой счет бог знает какие небылицы; женщины, которые, обнимая другого, будут смеяться надо мною, чтоб не возбудить в нем ревности к усопшему, — бог с ними! Из жизненной бури я вынес только несколько идей — и ни одного чувства. Я давно уж живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без участия.Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно!Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия: я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их радости и страданья — и никогда не мог насытиться.Умереть так умереть! потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я — как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова… прощайте!..
Цитаты Грушницкого
Милый мой, я ненавижу людей, чтоб их не презирать, потому что иначе жизнь была бы слишком отвратительным фарсом
Женщины! женщины! кто их поймет? Их улыбки противоречат их взорам, их слова обещают и манят, а звук их голоса отталкивает… То они в минуту постигают и угадывают самую потаенную нашу мысль, то не понимают самых ясных намеков…
Да если даже она и любит, то порядочная женщина этого не скажет…
Пожалуйста, поддержите этот проект, расказав о нем друзьям:
Княжна Мери
Княжна Мери
Мария Лиговская, княжна, ее возраст в романе не указан:
«…любви молоденькой девочки…»
«…молодой, едва распустившейся души!..»
«…Я должен был этого ожидать от девчонки…»
Приехала из Москвы:
«…московскую княжну…»
«…Последнюю половину своей жизни она провела в Москве…»
«…в Москве, видно, барышни пустились в ученость…»
Единственная дочь у матери, богатая знатная наследница:
«…я богата, она у меня одна…»
«…она вбежала в ворота одного из лучших домов Пятигорска…»
«…Эта гордая знать смотрит на нас, армейцев, как на диких…»
Обладает привлекательной внешностью, что охотно признается окружающими:
«…молоденькая, стройная…»
«…ее густые волосы были собраны под ночным чепчиком, обшитым кружевами; большой пунцовый платок покрывал ее белые плечики, ее маленькие ножки прятались в пестрых персидских туфлях…»
«…Хорошенькая княжна обернулась…»
«…Ты говоришь о хорошенькой женщине…»
«…где скрылась наша красавица…»
«…она недурна…»
Одним из главных достоинств ее внешности являются большие выразительные глаза:
«…подняв на меня свои бархатные глаза…»
«У нее такие бархатные глаза – именно бархатные <�…> нижние и верхние ресницы так длинны, что лучи солнца не отражаются в ее зрачках. Я люблю эти глаза без блеска: они так мягки, они будто бы тебя гладят… Впрочем, кажется, в ее лице только и есть хорошего…»
Грациозна:
«…Легче птички она к нему подскочила, нагнулась, подняла стакан и подала ему с телодвижением, исполненным невыразимой прелести…»
Лицо ее очень выразительно:
«…отвечала она с иронической гримаской, которая, впрочем, очень идет к ее подвижной физиономии…»
«…Она сделала гримаску, выдвинув нижнюю губу, и присела очень насмешливо…»
Воспитана в соответствии с правилами высшего света, обладает хорошим вкусом:
«…они одеты были по строгим правилам лучшего вкуса: ничего лишнего…»
«…многие дамы посмотрели на нее с завистью и недоброжелательством, потому что княжна Мери одевается со вкусом…»
Девушка довольно образована:
«…она питает уважение к уму и знаниям дочки, которая читала Байрона по?английски и знает алгебру…»
«…прошептать необходимое: «Merci, monsieur»…»
Имеет музыкальные способности, пусть и не слишком развитые:
«…Княгиня усадила дочь за фортепьяно…»
«…Она запела: ее голос недурен, но поет она плохо…»
Мери хорошо танцует:
«…Она вальсирует удивительно хорошо…»
Обладает чувством юмора:
«…она шутила очень мило; ее разговор был остер, без притязания на остроту, жив и свободен; ее замечания иногда глубоки…»
В силу молодости неопытна и плохо разбирается в людях, предпочитая всех видеть в романтическом ореоле:
«…сказал какой?то комплимент княжне: она, видно, не очень разборчива, ибо с тех пор отвечает на его поклон самой милой улыбкою…»
«…в ее неопытное сердце…»
«…она уверена, что этот молодой человек в солдатской шинели разжалован в солдаты за дуэль…»
«…Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем романа в новом вкусе…»
«…княжна, кажется, любит рассуждать о чувствах, страстях и прочее…»
Вследствие красоты и богатства, имеет поклонников:
«…я употребляю все свои силы на то, чтоб отвлекать ее обожателей, блестящих адъютантов, бледных москвичей и других…»
«…вас окружает слишком густая толпа поклонников, и я боялся в ней исчезнуть совершенно…»
Знает о производимом на мужчин впечатлении, кокетничает с ними, стараясь попадать в образ томной барышни:
«…Я должен был этого ожидать от девчонки… от кокетки…»
«…она с тобой накокетничается вдоволь, а года через два выйдет замуж за урода, из покорности к маменьке…»
«…княжне также не раз хотелось похохотать, но она удерживалась, чтоб не выйти из принятой роли: она находит, что томность к ней идет, – и, может быть, не ошибается…»
«…ей удалось, однако, довольно скоро принять совершенно равнодушный и даже строгий вид…»
Однако, искренне полюбив Печорина, Мери меняет манеру поведения:
«…Куда девалась ее живость, ее кокетство, ее капризы, ее дерзкая мина, презрительная улыбка, рассеянный взгляд?..»
