Жанр и направление
Владимир Железников написал свое знаменитое произведение «Чучело» в жанре повесть, но в нем присутствует и бытовая проза. Именно в ней явно отображается вся драма детских отношений, насколько дети бывают жестокими, бесчувственными и равнодушными к окружающим людям.
Книга написана на реальных событиях, о которых автору рассказала племянница. Она была свидетельницей этой непростой истории. В самом начале был создан рассказ под названием «Бойкот», именно он стал основой новой повести «Чучело».
Литературная направленность произведения — реализм, все персонажи и события реалистичны, а у героев есть свои прототипы. Рассказ включает в себя 14 глав, в каждой из них рассказывается о нескольких днях жизни школьницы Лены Бессольцевой.
Краткое описание сюжета:
- В завязке повествуется о приходе Лены в новый класс, ее знакомстве с одноклассниками и совместных занятиях. О начинающейся дружбе с самым популярным мальчиком школы — Димой Сомовым.
- Кульминация начинается после того, как ребята решаются прогулять урок, а Дима рассказывает о проступке преподавателю. В результате класс лишается возможности поехать на долгожданную экскурсию. Сомов боится признаться в своей вине сверстникам, поэтому вину на себя берет Бессольцева. После чего одноклассники начинают травить девочку.
- В развязке рассказывается о том, как дети узнают правду, они раскаиваются в совершенном поступке, но Лена с дедушкой уже приняли решение уехать из города.
Главный конфликт повести завязан на травле всего класса одной девочки. О разочаровании, ведь Лена считала Сомова настоящим другом, а он оказался трусом и предателем.
Главные герои
Автор произведения «Чучело» очень красочно описал персонажей, у каждого свой характер, свои принципы и идеалы. В повести несколько главных героев:
- Лена Бессольцева — 12-летняя школьница, новенькая в классе. Девочка с добрым и открытым сердцем, которая быстро становится объектом насмешек и издевательств. Чтобы спасти товарища, берет вину на себя, чем вызывает гнев одноклассников. Несмотря на озлобленность школьников, она по-прежнему видит в них хорошее.
- Дедушка Николай Николаевич — человек с добрым и мягким характером, увлеченный картинами. Он тратит деньги исключительно на искусство, поэтому не может приобрести себе нормальной одежды, ходит в рваных вещах. Местные жители считают его странным, а дети обзывают «заплаточником». Бессольцев не замечает изменений, которые происходят с внучкой, так как все его мысли заняты наследием предка.
- Маргарита Ивановна. Школьная учительница и классная руководительница главной героини. Она без эмоций выполняет свою главную задачу — дает детям знания, но не вникает в проблемы коллектива. Педагог просто не замечает внутренний конфликт и нездоровую обстановку внутри класса.
- Дима Сомов — лучший ученик, любимчик одноклассников и учителей. Мальчик старается создать впечатление правильного, честного и благородного человека. Но при первой трудной ситуации старается сбежать, чтобы избежать наказания, в нем открываются самые плохие черты. Он предает подругу и вместе с товарищами обижает ее. В результате Димка сам становится изгоем.
- Миронова (железная кнопка) — лидер класса, девочка с волевым и принципиальным характером. Не переносит лжи, предательства, считает, что эти качества должны серьезно наказываться. Она уважает Бессольцеву за то, что та не побоялась и призналась в содеянном поступке, но считает, что прощения предатели не заслуживают, поэтому активно принимает участие в травле Ленки, является ее инициатором.
Второстепенные персонажи
Есть в повести и второстепенные персонажи, но они не менее яркие. Из них можно выделить:
- Валька — лживый, жестокий и грубый мальчик. Он всегда ищет выгоду, обижает только тех, кто слабее и младше него. Занимается отловом и продажей бродячих псов. В травле одноклассницы принимает самое активное участие, проявляя особую жестокость, выдумывая все новые и новые наказания для Лены.
- Шмакова — главная красавица школы, очень избалованная девочка, собирает вокруг себя только поклонников, которые и прислуживают ей, желая угодить.
- Попов — один из поклонников Шмаковой. Знает о невиновности Бессольцевой, но предпочитает наблюдать со стороны за развитием событий.
- Васильев — одноклассник Лены, он изгой в классе, часто подвергается насмешкам со стороны учеников. Но несмотря на непопулярность, он единственный, кто встает на ее защиту, хотя знает, что у него будут неприятности. Именно тихоня Васильев призывает девочку быть решительной, бороться с несправедливостью и выявить настоящего виновника.
В повести также задействованы Толик и Попов — местные хулиганы, которые не отличаются большим умом и сообразительностью. Чаще всего действуют по чужой подсказке, они трусливы и безвольны.
Владимир Железников
ЧУЧЕЛО
Глава первая
Ленка неслась по узким, причудливо горбатым улочкам городка, ничего не замечая на своем пути.
Мимо одноэтажных домов с кружевными занавесками на окнах и высокими крестами телеантенн — вверх!..
Мимо длинных заборов и ворот, с кошками на их карнизах и злыми собаками у калиток — вниз!..
Куртка нараспашку, в глазах отчаяние, с губ слетал почти невнятный шепот:
— Дедушка!.. Милый!.. Уедем! Уедем! Уедем!.. — Она всхлипывала на ходу. — Навсегда!.. От злых людей!.. Пусть они грызут друг друга!.. Волки!.. Шакалы!.. Лисы!.. Дедушка!..
— Вот ненормальная! — кричали ей вслед люди, которых она сбивала с ног. — Летит, как мотоциклетка!
Ленка взбегала вверх по улице на одном дыхании, словно делала разбег, чтобы взлететь в небо. Она и в самом деле хотела бы тотчас взлететь над этим городком — и прочь отсюда, прочь! Куда-то, где ждала ее радость и успокоение.
Потом стремительно скатывалась вниз, словно хотела снести себе голову. Она и в самом деле была готова на какой-нибудь отчаянный поступок, не щадя себя.
Подумать только, что же они с нею сделали! И за что?!
Глава вторая
Ленкин дед, Николай Николаевич Бессольцев, уже несколько лет жил в собственном доме в старом русском городке на берегу Оки, где-то между Калугой и Серпуховом.
Это был городок, каких на нашей земле осталось всего несколько десятков. Ему было больше восьмисот лет. Николай Николаевич хорошо знал, высоко ценил и любил его историю, которая как живая вставала перед ним, когда он бродил по его улочкам, по крутым берегам реки, по живописным окрестностям с древними курганами, заросшими густыми кустарниками жимолости и березняком.
Городок за свою историю пережил не одно бедствие.
Здесь, над самой рекой, на развалинах старого городища, стоял когда-то княжеский двор, и русская дружина насмерть дралась с несметными полчищами ханских воинов, вооруженных луками и кривыми саблями, которые с криками: «Та Русь! Та Русь!..» — на своих низкорослых крепких конях пытались переправиться с противоположного берега реки на этот, чтобы разгромить дружину и прорваться к Москве.
И Отечественная война 1812 года задела городок своим острым углом. Армия Кутузова тогда пересекла его вереницей солдат и беженцев, повозок, лошадей, легкой и тяжелой артиллерии со всевозможными мортирами и гаубицами, с запасными лафетами и полевыми кузницами, превратив и без того худые местные дороги в сплошное месиво. А потом по этим же дорогам русские солдаты с неимоверной, почти нечеловеческой отвагой, не щадя живота своего, днем и ночью, без передыха гнали измученных французов обратно, хотя совсем было непонятно, откуда они взяли силы. После такого длинного отступления, голода и эпидемий.
И отсвет завоевания Кавказа русскими коснулся городка — где-то здесь в великой печали жил пленный Шамиль и горцы, которые его сопровождали. Они слонялись по узким улочкам, и их безумный тоскующий взор напрасно искал на горизонте гряду гор.
А первая империалистическая как буря унесла из городка всех мужчин и вернула их наполовину калеками — безрукими, безногими, но злыми и бесстрашными. Свобода была дороже им собственной жизни. Они-то и принесли революцию в этот тихий, маленький городок.
Потом, много лет спустя, пришли фашисты — и прокатилась волна пожаров, виселиц, расстрелов и жестокого опустошения.
Но прошло время, окончилась война, и городок вновь возродился. Он стоял теперь, как и прежде, размашисто и вольно на нескольких холмах, которые крутыми обрывами подступали к широкой излучине реки.
На одном из таких холмов и возвышался дом Николая Николаевича — старый, сложенный из крепких бревен, совершенно почерневших от времени. Его строгий простой мезонин с прямоугольными окнами затейливо украшали четыре балкончика, выходящие на все стороны света.
Черный дом с просторной, открытой ветрам террасой был совсем не похож на веселые, многоцветно раскрашенные домики соседей. Он выделялся на этой улице, как если бы суровый седой ворон попал в стаю канареек или снегирей.
Дом Бессольцевых давно стоял в городке. Может быть, более ста лет.
В лихие годы его не сожгли.
В революцию не конфисковали, потому что его охраняло имя доктора Бессольцева, отца Николая Николаевича. Он, как почти каждый доктор из старого русского городка, был здесь уважаемым человеком. При фашистах он устроил в доме госпиталь для немецких солдат, а в подвале в это время лежали раненые русские, и доктор лечил их немецкими лекарствами. За это доктор Бессольцев и был расстрелян.
На этот раз дом спасло стремительное наступление Советской Армии.
Так дом стоял себе и стоял, всегда переполненный людьми, хотя мужчины Бессольцевы, как и полагалось, уходили на разные войны и не всегда возвращались. Многие из них оставались лежать где-то в безвестных братских могилах, которые печальными холмами разбросаны повсеместно в Центральной России, и на Дальнем Востоке, и в Сибири, и во многих других местах нашей земли.
До приезда Николая Николаевича в доме жила одинокая старуха, одна из Бессольцевых, к которой все реже и реже наезжали родственники — как ни обидно, а род Бессольцевых частично рассыпался по России, а частично погиб в борьбе за свободу. Но все же дом продолжал жить своей жизнью, пока однажды разом не отворились все его двери и несколько мужчин молча, медленно и неловко вынесли из него на руках гроб с телом сухонькой старушки и отнесли на местное кладбище. После этого соседи заколотили двери и окна бессольцевского дома, забили отдушины, чтобы зимой дом не отсырел, прибили крестом две доски на калитку и ушли.
Впервые дом оглох и ослеп.
Вот тут-то и появился Николай Николаевич, который не был в городке более тридцати лет.
Он только недавно похоронил свою жену и сам после этого тяжело заболел.
Николай Николаевич не боялся смерти и относился к этому естественно и просто, но он хотел обязательно добраться до родного дома. И это страстное желание помогло ему преодолеть болезнь, снова встать на ноги, чтобы двинуться в путь. Николай Николаевич мечтал попасть в окружение старых стен, где длинными бессонными ночами перед ним мелькали бы вереницы давно забытых и вечно памятных лиц.
Только стоило ли ради этого возвращаться, чтобы на мгновение все это увидеть и услышать, а потом навсегда потерять?
«А как же иначе?» — подумал он и поехал в родные края.
В страшные часы своей последней болезни, в это одиночество, а также в те дни, когда он буквально погибал от военных ран, когда нет сил ворочать языком, а между ним и людьми появлялась временная полоса отчуждения, голова у Николая Николаевича работала отчетливо и целеустремленно. Он как-то особенно остро ощущал, как важно для него, чтобы не порвалась тоненькая ниточка, связывающая его с прошлым, то есть — с вечностью…
Целый год до его приезда дом простоял заколоченный. Его поливали дожди, на крыше лежал снег, и никто его не счищал, поэтому крыша, и так уже давно не крашенная, во многих местах прохудилась и проржавела. А ступени главного крыльца совсем прогнили.
Когда Николай Николаевич увидел свою улицу и свой дом, сердце у него заколотилось так сильно, что он испугался, что не дойдет. Он постоял несколько минут, отдышался, твердым военным шагом пересек улицу, решительно оторвал крест от калитки, вошел во двор, отыскал в сарае топор и стал им отрывать доски от заколоченных окон.
Неистово работая топором, забыв впервые о больном сердце, он думал: главное — отколотить доски, открыть двери, распахнуть окна, чтобы дом зажил своей постоянной жизнью.
Николай Николаевич закончил работу, оглянулся и увидел, что позади него, скорбно сложив на груди руки, стояло несколько женщин, обсуждающих его, прикидывая, кто бы из Бессольцевых мог это быть. Но они все были еще так молоды, что не могли знать Николая Николаевича. Перехватив его взгляд, женщины заулыбались, сгорая от любопытства и желания поговорить с ним, но он молча кивнул всем, взял чемоданчик и скрылся в дверях.
Проблема и смысл
Автор написал «Чучело» с целью показать жестокость и бессердечие детей к сверстнице, которая на них непохожа. Железников пытается оценить мотивы каждого подростка. Тот же Рыжий из-за собственных проблем с отцом вымещает злость и безысходность на Лене.
Встает вопрос и об учительнице, которая из-за подготовки к свадьбе забывает о служебном долге. Она не хочет забивать мысли чужими проблемами, поэтому не вникает в ситуацию. Маргарита Ивановна не обращает внимания на пришедшую просить помощи Лену.
Очень интересно автор преподнес в своем сочинении тему семьи. Дедушка также не замечает ничего вокруг себя, он полностью увлечен картинами. Но позднее осознает ошибки, раскаивается, продает творческое наследие предка и уезжает с внучкой.
Проведя анализ, можно понять, что произведение Железникова учит быть добрее, сострадательней и жертвенней, как делает это Лена Бессольцева. Автор указывает, что ни в коем случае нельзя поддаваться чужому мнению, делать скоропалительные выводы, не разобравшись в ситуации. Иначе в будущем придется серьезно раскаиваться. Это главная мысль и мораль повести «Чучело».
В 1983 году по одноименной книге был снят фильм «Чучело», он стал настоящим откровением для многих советских зрителей. Эта была первая художественная лента, в которой школьники предстали в роли антигероев. Полный список актеров можно посмотреть на сайте «Википедия».
Чучело
Глава четвертая
А в это время веселый шестиклассник Валька мчался по берегу реки, никак не рассчитывая на то, что вечером ему приклеят позорную кличку Живодер. Он был одет по-праздничному: в чистой рубашке и при галстуке. В руке крутил собачий поводок с ошейником, а носком сапога все время сшибал пустые консервные банки, разбросанные еще с лета там и сям нахальными туристами. Он старался попасть в птиц и кур, тихо блуждающих в кустарнике, или в котов, мирно ловящих последние лучи осеннего солнца. И если ему удавалось поразить какую-нибудь цель, то собственная ловкость вызывала в нем прилив бурной радости.
Валька затормозил около старого дуба — из его дупла торчали две мальчишеских головы.
— Вы что там делаете, мелюзга несчастная? — строго спросил Валька.
— Мы ничего, — испуганно ответили те. — Мы в пожарников играем.
— А ну вылазь! — Валька выразительно хлопнул поводком по голенищу резинового сапога, как какой-нибудь американский плантатор из девятнадцатого века, хотя, между прочим, ничего не знал про них, ибо плохо разбирался в науке под названием история. — Собирай листья! Засовывай их в дупло! Живо!! Пошевеливайся!..
Мальчишки, ничего не понимая, собирали в охапку листья и засовывали их в дупло. Но вот они набили его доверху, Валька чиркнул спичкой и… бросил ее в дупло на листья — те тут же занялись пламенем.
— Ты что?! — взбунтовались мальчишки и бросились к дереву.
Но Валька перехватил их и не отпускал, пока пламя не разгорелось, хотя они бились у него в руках и ревели. Потом с криком: «Вперед!.. На пожар!.. Пожарники!..» — выпустил и удалился.
Так он шел по земле, издавая вопли восторга, оставляя позади себя крики возмущенных жертв.
Валька спешил на встречу со своими дружками, чтобы идти на день рождения к Димке Сомову. Он еще издали увидел их: Лохматого и Рыжего — они сидели на скамейке у речной пристани, — подскочил к ним, с размаху бухнулся рядом и спросил:
— Ну что, баламуты, жрать охота? — Зашелся мелким смехом и добавил: — И мне тоже!.. Как подумаю про сомовские пироги, слюнки текут.
— А я меду с молоком навернул, — ответил Лохматый и мечтательно добавил: — Липа в этом году долго цвела — мед вкусный.
— А мне бабка ничего не дала… — вздохнул Валька. — Чего, говорит, переводить продукт, раз ты в гости идешь.
— Хитрая у тебя бабка, — сказал Лохматый.
— Хитрая-то хитрая, а свою жизнь под откос пустила, — ответил Валька. — Ни кола ни двора. Вот Сомову хорошо. В рубашке родился. И родители деньгу зашибают, и красавчик, и голова работает на пятерки… Так и хочется ему мордочку почистить.
— Завидущий ты, Валька, — сказал Лохматый.
— А ты нет?… — Валька усмехнулся. — Чего там… Все люди лопаются от зависти. Только одни про это говорят, а другие врут, что они не завистливые.
— А мне-то чего завидовать? — удивился Лохматый. — Нам в лесничестве хорошо. Воля. И вообще я кого хочешь в бараний рог согну.
— Ну и что? — Валька презрительно сплюнул. — Сила — не деньги. На нее масла не купишь.
Лохматый неожиданно схватил Вальку одной рукой за шею и крепко сжал.
— Отпусти! — завопил Валька.
— Рыжий, что главное в человеке? — спросил Лохматый.
— Сила! — встрепенулся Рыжий, выходя из глубокой задумчивости.
— А Валька ее не уважает, — сказал Лохматый. — Говорит, главное в человеке зависть.
— Отпусти! — вопил Валька. — Уважаю я силу!.. Уважаю! Отпусти! Задушишь!..
Лохматый разжал руку и освободил Вальку. Тот на всякий случай отбежал в сторону.
— Натрескался меду! — Валька потер шею. — Силища как у трактора. Не в отца… — Он что-то в злости хотел еще добавить, но передумал.
— Ты моего отца не трожь, — угрюмо ответил Лохматый. — Он у меня весь изрешеченный и битый-перебитый всякой сволочью.
— Смотрите! Шмакова идет! — сказал Рыжий. — Ну выступает!
Лохматый и Валька оглянулись и обалдели.
Шмакова была не одна, ее сопровождал Попов, но все смотрели на нее. Она не шла, а несла себя, можно сказать, плыла по воздуху. Попов рядом с нею был неказистым и неловким, потому что Шмакова нарядилась в новое белое платье, в новые белые туфли и повязала волосы белой лентой. Не по погоде, конечно, зато она блистала во всем своем великолепии.
— Ну, Шмакова, ты даешь! — простонал Валька. — Тебя же в этих туфельках на руках надо нести.
— Артистка эстрады, — сказал Лохматый.
— Сомов упадет, — констатировал Рыжий.
— А мне на Сомова наплевать, — пропела Шмакова, очень довольная собой.
— Что-то незаметно, — сказал Лохматый.
— Хи-хи-хи! — вставил Валька.
— Ха-ха-ха! — присоединился к ним Рыжий.
Попов посмотрел на Шмакову, его круглая курносая физиономия приобрела жалобное выражение.
— Ребя, не надо, а? — попросил Попов. — Лучше пошли к Сомову.
Все радостно заорали, что пора к Сомову, но Лохматый перебил их и сказал, что надо подождать Миронову.
— Наплевать нам на Миронову, — расхрабрился Валька. — Кто она такая — Миронова?… Кнопка.
— Железная, — наставительно вставил Рыжий.
— Кому сказано — подождем Миронову! — грозно повторил Лохматый.
— Конечно, подождем, — испуганно согласился Валька. — Да и Васильева еще нет.
И тут появился Васильев — худенький мальчик в очках.
— А меня ждать не надо, — сказал Васильев. — Я к Сомову не пойду.
— Почему? — раздался чей-то голос.
Все оглянулись и увидели Миронову. Она была, как всегда, аккуратно причесана и подчеркнуто скромно одета. Под курткой у нее было самое обыкновенное форменное коричневое платье.
— Привет, Миронова, — сказал Лохматый.
— Здорово, Железная Кнопка, — угодливо вставил Валька.
Миронова им не ответила. Она не спеша прошла вперед и встала перед Васильевым.
— Так почему ты, Васильев, не пойдешь к Сомову? — спросила она.
— На хозяйство брошен, — неуверенно ответил Васильев и поднял над головой авоську с продуктами.
— А если честно?
Васильев молчал; толстые стекла очков делали его глаза большими и круглыми.
— Ну что же ты молчишь? — не отставала от него Миронова.
— Неохота мне к Сомову. — Васильев с вызовом посмотрел на Железную Кнопку. — Надоел он мне.
— Надоел, говоришь? — Миронова выразительно посмотрела на Лохматого.
Тот двинулся вперед — за ним остальные. Они окружили Васильева.
— А за измену идеалам знаешь что полагается? — строго спросила Миронова.
— Что? — Васильев посмотрел на нее круглыми глазами.
— А вот что! — Лохматый развернулся и ударил Васильева.
Удар был сильный — Васильев упал в одну сторону, а очки его отлетели в другую. Он уронил авоську и рассыпал продукты.
Все ждали, что будет дальше.
Васильев встал на четвереньки и начал шарить рукой в поисках очков. Ему было трудно, но никто ему не помогал — его презирали за измену идеалам. А Валька наступил тяжелым сапогом на очки, и одно стекло хрустнуло.
Васильев услышал этот хруст, дополз до Валькиной ноги, оттолкнул ее, поднял очки, встал, надел их и посмотрел на ребят: теперь у него один глаз был круглый и большой под стеклом, а второй сверкал маленькой беспомощной голубой точкой.
— Озверели вы! — с неожиданной силой закричал Васильев.
— Иди ты!.. — Лохматый толкнул его. — А то получишь добавку!
Васильев запихивал в авоську рассыпанные продукты.
— Дикари! — не унимался он. — До добра это вас не доведет!
Лохматый не выдержал и рванул за Васильевым, а тот дал деру под общий довольный смех.
— Поредело в нашем полку… — сказал Рыжий.
— Зато мы едины, — резко оборвала Миронова.
— Будем дружно, по-пионерски уплетать сомовские пироги! — рассмеялся Валька.
— Все шутишь, — перебила его Миронова. — А мы ведь о серьезном.
Они уже уходили крикливой, пестро одетой стайкой, когда глазастая Шмакова увидела Маргариту Ивановну, их классную.
— Маргарита, — сказала она.
— В джинсах, — заметил Валька. — Оторвала в Москве. Небось на свадьбу подарили.
— Махнем через изгородь? — предложил Рыжий. — А то начнет воспитывать… Праздник испортит.
— Не буду я никуда прыгать, — сказала Миронова. — Себя уважать надо.
— Лучше спрячемся и испугаем ее, — хихикнул Валька.
— Это уже интересно, — подхватила Шмакова.
Они разбежались кто куда.
Последней, не торопясь, встала за дерево Миронова.
А Маргарита Ивановна, не замечая никого, веселой походкой пересекла сквер и склонилась к окошку кассы речного пароходства.
Валька вышел из укрытия, неслышно подбежал к учительнице и громко крикнул:
— Здрасте, Маргарита Ивановна!
Маргарита Ивановна от неожиданности вздрогнула и оглянулась:
— А-а-а, это ты… Что у тебя за манера подкрадываться?
— А вы испугались? — спросил Валька. — Испугались, испугались… Ребята, Маргарита Ивановна испугалась, — паясничал он.
— Просто я задумалась, — ответила Маргарита Ивановна и неловко покраснела, то ли от обиды на Валькину бесцеремонность, то ли оттого, что она действительно испугалась, но не хотела в этом признаваться.
Ребята окружили ее, здороваясь.
— Какие вы все нарядные! — Маргарита Ивановна рассматривала их. — А Шмакова просто взрослая барышня.
— Маргарита Ивановна, а вам нравится мое платье? — пристала к ней Шмакова.
— Нравится, — ответила Маргарита Ивановна. — Кто тебе его сшил?
— Известно кто! — с восторгом вмешался в разговор Попов. — Моя мамаша.
— Под моим руководством, — сказала Шмакова и зло зашептала Попову: — Кто тебя за язык тянул?… А может, мне его из Москвы, из Дома моделей, привезли. «Моя мамаша… Моя мамаша…»
— А ты что же, Миронова, отстаешь от всех? — спросила Маргарита Ивановна.
— Я?… Тряпок не терплю. — Миронова с высокомерием посмотрела на своих друзей. — Извините, Маргарита Ивановна, мы опаздываем.
— А вы куда? — Маргарита Ивановна была несколько ошарашена резкостью Мироновой.
— К Сомову, — ответил за всех Рыжий. — Гуляем по случаю увядания.
— Передайте ему привет. Скажите, что я ему желаю… — Маргарита Ивановна задумалась. — Сомов человек незаурядный, не останавливается на достигнутом. В главном смел, прямодушен, надежный товарищ…
— В самую точку, Маргарита Ивановна, — проникновенно сказала Шмакова.
— Значит, я ему желаю…
— А вы опять куда-то уезжаете? — перебил Рыжий Маргариту Ивановну.
— Хочу показать мужу Поленово. Он же здесь еще не был нигде. А времени у него мало: ему возвращаться в Москву. — Маргарита Ивановна посмотрела на часы. — Ой!.. Убегаю. Да, чуть не забыла про Сомова… — И уже на ходу выкрикнула: — Пожелайте ему, чтобы он оставался таким, какой он сейчас!.. Всю жизнь таким…
И исчезла.
— А с нами никак до Поленова не доберется… — начала Миронова, но последние слова замерли у нее на губах, потому что она увидела Ленку Бессольцеву.
Ленка остановилась как вкопанная. И ребята замерли в восторге.
— Перед нами исторический экспонат — Бессольцева! — Впервые губы Мироновой растянулись в сдержанную улыбку, а голос зазвенел: — Она пришла за билетом!.. Она уезжает!
Ленка резко повернулась ко всем спиной и подошла к кассе речного пароходства.
— Точно! — крикнул Лохматый. — Она уезжает!
— Сила победила! — радостно поддержал его Рыжий.
— А знаете, что мы ей посоветуем? — Миронова озарилась вдохновением: — Чтобы она запомнила наш урок на всю жизнь.
Валька, кривляясь, изгибаясь спиной, на цыпочках подбежал к Ленке и постучал костяшками пальцев по ее спине:
— Бессольцева, ты запомнила наш урок?
Ленка не отвечала. Она стояла не шелохнувшись.
— Не отвечает, — разочарованно сказал Валька. — Выходит, не запомнила.
— Может, оглохла? — пропищала Шмакова. — Так ты ее… встряхни.
Валька поднял кулак, чтобы садануть Ленку по ее тоненькой худенькой спине.
— А вот этого уже не надо, — остановила его Миронова, — ведь она уезжает. Значит, мы победили. Нам этого достаточно.
— Пусть катится, откуда приехала! — крикнул Рыжий.
И другие тоже заорали:
— Нам такие не нужны!
— Ябеда!
— Чу-че-ло-о-о! — Валька схватил Ленку за руку и втащил в круг ребят.
Они прыгали вокруг Ленки, плясали, паясничали и веселились, и каждый старался перещеголять другого:
— Чу-че-ло-о-о!
— Чу-че-ло-о-о!
— Ого-род-ное!
— Рот до ушей!
— Хоть завязочки пришей!
Крутился разноцветный круг, а Ленка металась внутри его.
В это время появился Николай Николаевич, увидел Ленку и ребят, прыгающих вокруг нее, и крикнул:
— Вы что к ней пристали? Вот я вас!..
— Заплаточник! — завопил Рыжий. — Атас!
Они бросились в разные стороны.
Только Миронова осталась на месте, даже не шелохнулась, бровью не повела. Слова ее были полны презрения ко всем остальным:
— Вы что, струсили?
Этот решительный окрик остановил ребят.
— Что же вы — шестеро на одного! — Голос Николая Николаевича звучал почти трагически. — И не стыдно вам?
— А чего нам стыдиться! — нахально вякнул Валька. — Мы ничего не украли. Все в законе.
— Вы лучше свою внучку стыдите! — сказала Миронова.
— Лену? — удивленно спросил Николай Николаевич. — За что?
Ленка резко повернулась к дедушке, и он увидел ее лицо: искаженное, словно ее больно ударили. Он уже хотел крикнуть этим детям, чтобы они замолчали, чтобы побыстрее ушли и оставили их вдвоем.
Но ему никто и не собирался ничего говорить, это было не в их правилах: посвящать взрослых в свои дела. Лишь Миронова твердо и весело сказала на ходу:
— У нее узнаете. Она вам все в красках расскажет.
Они скрылись. Только некоторое время в тихом и прозрачном осеннем воздухе были слышны их крики:
— Молодец Железная Кнопка!
— Не испугалась Заплаточника!
— Сила победила!
А потом и голоса пропали, растворяясь вдали.
А Ленка, бедная Ленка ткнулась Николаю Николаевичу лицом в грудь, чтобы спрятаться хотя бы на время от тех бед, которые свалились на нее, и притихла.
Его внучку дразнили Чучелом и так ее доконали, что она решила уехать, подумал Николай Николаевич и почувствовал, как ее беда больно ударила его в сердце: он всегда тяжело переносил чужие беды. Это было трудно для жизни, но он не хотел расставаться с этой привычкой, не бросал тяжелую, но дорогую ношу. И это была его жизнь и спасение. Так подумал в этот момент Николай Николаевич, а вслух сказал, чтобы успокоить Ленку:
— Ну что ты… — Он погладил ее мягкий нежный затылок. — Не обращай на них внимания. — Голос у Николая Николаевича дрогнул, выдавая волнение. — Учись у меня. Я всегда спокоен. Делаю свое дело — и спокоен. — Он почти крикнул с вызовом: — Ты слышала, они дразнили меня Заплаточником? Несчастные!.. Не понимают, что творят. — И вдруг тихо и нерешительно спросил: — А ты что сделала? За что они тебя так?
Ленка вырвалась из его рук и отвернулась.
«Не надо было у нее ничего спрашивать, не надо было», — подумал Николай Николаевич, но эти слова сами собой сорвались у него с языка. Ну что же она такое страшное сделала, что они оттолкнули ее от себя, презрели и гоняли, как зайца?…
— Ну ладно, ладно! — сказал Николай Николаевич. — Прости… Ты решила уехать — значит, тебе так надо. Я жил один… И дальше буду жить один. — Он помолчал, потому что смысл этих слов был ему неприятен. — Привык к тебе? Отвыкну…
Тут он по своей старой привычке нахохлился, как птица под дождем, и натянул козырек кепки на глаза.
— Все это для меня неожиданно, — продолжал Николай Николаевич. — Жили рядом, а я толком в тебе ничего не понял. Не проник в твою душу — вот что обидно.
Он полез в карман, достал потертый кошелек и долго копался в нем, ожидая, вдруг Ленка что-нибудь скажет, ну, например, что она передумала, что никуда не поедет и что он может спрятать свой кошелек обратно в карман. Он тянул время, тяжело вздыхал, но это ему не помогло — Ленка молчала.
— На, — сказал Николай Николаевич, протягивая Ленке деньги. — Купи два билета на завтра. Я провожу тебя до Москвы, до самолета.
— А я так хотела на сегодня! — печально вздохнула Ленка. — На сегодня! На сейчас!
— Но это безумие, — сопротивлялся Николай Николаевич. — Посмотри, какие ты взяла вещи. Где твои учебники? А пальто? Там же снег давно, сразу заработаешь ангину!
Он говорил, говорил, она его перебивала: «На сегодня, на сейчас!» — а он убеждал задержаться, хотя сам отлично понимал, что все его доводы полнейшая ерунда, а главное состояло в том, что ему страшно не хотелось, чтобы Ленка уезжала. И поэтому он оборвал свою речь на полуслове, наклонился к ней и признался просительным шепотом:
— Ну не могу я так сразу!.. Ну давай завтра.
Ленка выхватила деньги из рук Николая Николаевича.
— Ты слышала? Я согласен на завтра, — в последний раз попросил он.
Николай Николаевич озадачил Ленку — ее ли это дедушка говорит?
Она подняла глаза и увидела его спокойное, неподвижное лицо. Только тонкий жгутик шрама, идущий от виска к углу жестких, сухих, стариковских губ, предательски побелел, и потерянные глаза, спрятанные под козырьком кепки, выдавали его сильное волнение.
— А у тебя заплатка на рукаве оторвалась, — вдруг заметила Ленка.
— Надо пришить. — Николай Николаевич ощупал заплатку.
Ленка увидела, что шрам на дедушкином лице снова стал еле заметным, и сказала:
— Ты бы купил себе новое пальто.
— У меня на это нет денег, — ответил тот.
— Вот про тебя и говорят, что ты — жадина. — Ленка прикусила язык, но обидное слово уже выскочило, теперь его не поймаешь.
— Жадина? — Николай Николаевич громко рассмеялся. — Смешно. — Он с большим вниманием стал разглядывать свое пальто. — Ты думаешь, что в нем ходить совсем уже неприлично?… А знаешь, я это пальто люблю. В старых вещах есть что-то таинственное… Утром я надеваю пальто и вспоминаю, как мы с твоей бабушкой много лет назад покупали его. Это она его выбирала… А ты говоришь — купи новое!..
Их взгляды опять встретились — нет, не встретились, а столкнулись, потому что каждый из них думал об отъезде.
— Ну ладно, — сказала Ленка, — поеду завтра. — И купила два билета.
Они пошли домой, сопровождаемые неизвестно откуда налетевшим дождем, омывающим сухую предзимнюю землю, — они даже не заметили, как он начался.
Когда они вошли в комнату, то в открытую форточку влетела музыка и крики ребят.
— У Сомовых гуляют. — Николай Николаевич спохватился, что сказал не то, и как бы невзначай закрыл форточку.
Но музыка и крики были так громки, что и затворенная форточка не спасала.
Тогда Николай Николаевич сел к пианино, что он делал чрезвычайно редко, и демонстративно открыл крышку.
— Ну что ты так смотришь на меня? — спросил он у Ленки, перехватив ее взгляд. — Меня почему-то потянуло к музыке. И нечего меня гипнотизировать.
Николай Николаевич заиграл громко и задиристо. Потом вдруг оборвал игру и молча, с немым укором посмотрел на Ленку.
— Не смотри на меня так! — не выдержала Ленка и крикнула: — Ну что ты один будешь тут делать?… Бери картины с собой, и поедем вместе!
— Что ты… Опомнись! — Николай Николаевич в волнении стал рассматривать картины, — Это невозможно. Они родились здесь… На этой земле… В этом городе… У этой реки… Здесь им вечно жить… Однажды во время войны я лежал в госпитале, и мне приснился сон, будто я мальчиком стою среди этих картин, а по ним солнечные зайчики бегают. Тогда я и решил: если останусь жив, навсегда вернусь в родной дом… Не сразу удалось, но все-таки добрался. А теперь мне кажется, что я и не уезжал, что я тут всегда… Ну, понимаешь, всегда-всегда… — Он как-то виновато и беззащитно улыбнулся. — Многие сотни лет… Что моя жизнь — продолжение чьей-то другой… Или многих других… Честно тебе говорю. Иногда мне даже кажется, что не мой прапрадед написал все эти картины, а я… Что не мой дед был фельдшером и построил в городе первую больницу, а тоже я… Только одной тебе могу в этом признаться. Другие не поймут, а ты поймешь, как надо… А когда ты сюда приехала, я, старый дурак, размечтался, решил: и ты к родному месту прирастешь и проживешь здесь длинную череду лет среди этих картин. Пусть твои родители носятся по свету, а ты будешь жить в родном доме… Тоже всегда. Не вышло.
Николай Николаевич вдруг подошел к Ленке и решительно сказал:
— Послушай, давай кончим это дело. — Он старался говорить бодрым голосом. — Возвращайся в школу, и баста.
Ленка пулей отлетела от Николая Николаевича, схватила свой несчастный портфель и бросилась к двери. Николай Николаевич загородил ей дорогу.
— Отойди! — Такого остервенения в ее лице Николай Николаевич еще никогда не видел: губы и лицо у нее побелели как мел. — Лучше отойди!.. Кому говорят!.. — И бросила в него портфель — он просвистел мимо его уха и шмякнулся о стену.
Николай Николаевич с большим удивлением посмотрел на Ленку, отошел от двери и сел на диван.
Ленка постояла немного в нерешительности, вся сжалась, виновато опустила голову и робко села рядом с ним.
— А ты не сердись на меня… Ладно? — попросила она. — Не сердись. Просто я какая-то чумовая. Всегда что-нибудь не то делаю. — Ленка заглянула Николаю Николаевичу в глаза. — Ты простил меня? Простил?…
— Ничего я не простил, — сердито ответил Николай Николаевич.
— Нет, простил, простил! Я вижу по глазам, — обрадовалась она. — Я… увлеклась…
— Ничего себе «увлеклась», — ответил Николай Николаевич. — Родному деду чуть голову не снесла.
— А вот и неправда, — сказала Ленка.
Ее лицо вдруг так необыкновенно преобразилось, что Николай Николаевич тоже улыбнулся. Оно стало открытым и радостным, рот растянулся до ушей, щеки округлились.
— Я же мимо бросала!
И вдруг лицо ее снова изменилось, стало каким-то отчаянным.
— Только не перебивай меня. Ладно? А то я сорвусь и не смогу рассказать. А так я тебе все-все расскажу, всю правду, без хитрости.
— Хорошо, — обрадовался Николай Николаевич. — Ты успокойся и рассказывай… не спеша, подробно, так легче.
— Еще раз перебьешь — уйду! — Губы у Ленки подтянулись и глаза сузились. — Я теперь не то что раньше. Я — решительная. — И она начала рассказывать.
